–
– О чем, о Великий Отец всех богов и людей?
– Какого… благодеяния… ты от меня ожидал, сын Фетиды? – осведомляется Громовержец, успевший за время просмотра полностью облачиться.
– Владыка, в награду за то, что я отыскал и разбудил тебя, прошу возвратить жизнь Пентесилее в целебных баках и…
– Пентесилее? – рокочет олимпиец. – Этой северной амазонке? Этой стервозной блондинке, что угробила родную сестру Ипполиту ради своего никчемного трона? Как же она умерла? И что за дело у нее до тебя или наоборот?
Герой скрипит коренными зубами, однако еще не поднимает пылающего яростью взора.
– Я люблю ее, Отец Зевс, и…
Бог разражается хохотом.
–
– Я
Все его думы занимает чудесный кинжал за поясом. Впрочем, Афина не стеснялась обманывать прежде, и если она солгала насчет свойств этого клинка… надо быть полным дураком, чтобы пойти против Громовержца. Конечно, мужеубийца уже показал себя кретином, явившись просить Зевса о подобной услуге. Однако он продолжает, не отрывая взора от пола, хотя и сжав руки в кулаки:
– Идя на битву, амазонка получила от Афродиты особые духи…
Кронид опять хохочет:
– Надеюсь, не Девятый Номер! Что ж, дружище, тебя поимели на всю катушку. И как умерла эта бабенка? Нет, погоди, я сам посмотрю…
Бессмертный машет десницей в сторону экрана; картинка затуманивается, перемещаясь во времени и пространстве. Подняв глаза, герой видит, как обреченные амазонки скачут во весь опор по красным равнинам у подошв Олимпа навстречу гибели. Клония, Бремуза и их сестры по оружию падают, пораженные стрелами и клинками врагов. А потом Ахиллес на экране, метнув надежное отцовское копье, пронзает Пентесилею насквозь и вместе с крепким конем пригвождает к земле, словно извивающееся насекомое.
– Отличный удар, – грохочет Зевс. – И теперь ты желаешь воскресить ее в одном из баков?
– Да, владыка, – отвечает Пелид.
– Ума не приложу, кто тебе рассказал о Чертогах Целителя, – ворчит Громовержец, расхаживая взад и вперед, – но знай: даже Сороконожке не под силу вернуть к жизни покойника, если тот кратковечный.
– Повелитель, – глухо, упрямо произносит быстроногий, – чары Афины сберегли тело моей возлюбленной от всякого тления, так что еще возможно…
–
– Да, Отец, – мужеубийца поднимает глаза на бородатого исполина, – но я надеялся…
– Молчать, – повторяет Зевс намного тише, и быстроногий убирает ладони от ушей. – Я ухожу. Пора уничтожить Геру, низвергнуть ее с сообщниками в бездонные глубины Тартара, покарать и прочих богов, да так чтобы впредь не забывали, а потом наконец-то стереть с лица планеты армию захватчиков-аргивян. Кичливые, льстивые греки, вы мне уже всю плешь проели… – Он медленно направляется к двери. – Ты на Земле Илиона, отпрыск Фетиды. Дорогу домой отыщешь сам, это займет несколько месяцев, не больше. Возвращаться под неприступные стены Трои не советую: живых ахейцев ты там не найдешь.
– Нет, – возражает Пелид.
Бог резко поворачивается к нему, улыбаясь в бороду.
– Что ты сказал?
– Я сказал – нет. Ты
Ахиллес надевает свой щит на руку, точно собираясь на битву, и вынимает меч.
Тучегонитель смеется, запрокинув огромную голову.
– А если не исполню… что тогда, незаконный сынок Фетиды?
– Иначе я накормлю изголодавшегося Одиссеева пса во дворе печенкой Зевса, – твердо отвечает герой.
Кронид усмехается и качает головой.
– Знаешь ли, почему ты жив до сих пор, насекомое?
– Потому что я Ахиллес, сын Пелея, – молвит ахеец и надвигается на противника, жалея о верном боевом копье. – Величайший воин и благороднейший из героев, неуязвимый в любой сече, друг убиенного Патрокла, никогда не склонявший голову ни перед кем из людей… или бессмертных.
Громовержец еще раз трясет головой.
– Ты вовсе не сын Пелея.
Быстроногий замирает на полпути.
– Что ты несешь, Повелитель Мух и Конского Дерьма? Отец мой – Пелей Эакид, кратковечный, разделивший ложе с богиней моря, потомок древнейшего рода царей, правящих мирмидонцами.