Олимпийский диск

Гисмон ежеминутно отдавал короткие приказания. Но на элейском наречии его команды не всегда и не всеми были поняты, чаще всего их смысл постигали наитием, которое приходило из той тревожной пустоты за спиной, что вибрировала шелестом розги. Противники бросались один на другого и вновь расходились, схватывали друг друга за плечи, за шеи и бедра, то были отдельные движения, как бы живые картинки к специальной терминологии. Скорее это напоминало урок языка, нежели тренировку борцов.

Опять и опять возвращались они к исходной стойке. Ступни глубоко уходили в песок, подогнув пальцы на ногах, боец как бы стремился ухватить землю, всем туловищем оседал на широко расставленных ногах, спина и плечи выгибались дугой, затылок исчезал между лопатками. Колени, вздрагивавшие от сдерживаемых усилий, напряженный взгляд, настороженность рук, вытянутых вперед, - все это создавало безмолвную драму борьбы, она как бы обходила их стороной. Гисмон внимательно разглядывал мышцы на бедрах и икрах, сухожилья на коленях. Маленький Главк сразу закачался, как только Тимасарх сжал ему запястье. Элленодик отстранил Главка и велел Ксенофонту повторить тот же прием. Юноша, видимо, уже все обдумал, каждое движение рассчитал заблаговременно, сразу перейдя в нападение из основной стойки. Обеими руками он вцепился в предплечье противника, которое тот не успел подать назад, и сделал стремительный поворот, намереваясь перебросить его за спину. Но Тимасарх свободной левой рукой схватил Ксенофонта под мышкой, и оба, закружившись мельницей, рухнули наземь.

Элленодик отдал розгу невольнику и сел у стены на скамью. "Старожилы" приветствовали это веселым криком. Сотион, прикрыв глаза от солнца, которое пурпуром залило его кожу, стоял посреди спортивной площадки, не понимая смысла криков. Евтелид наскочил на него, как лесной кот, и завязалась борьба. Со всех сторон послышались крики, каждый выбирал себе облюбованного противника. Тренировки кончились, наступило время свободных состязаний.

Тетрайон кипел от борьбы. Десятка полтора пар сплетались и расплетались, атлеты отскакивали друг от друга, путались среди посторонних, и случалось, что кто-то, потеряв своего противника, продолжал бороться с другим партнером. Нередко это была просто хитрость: один у другого похищал соперника, а борцовское объятие утоляло желание, возникавшее в минуты безмолвного восхищения, радости и волнения, родившееся из тысячи необъяснимых порывов, тысячи озарений, которые подсказывали единственный прием, зревший на протяжении всего дня тренировок.

Правила так называемой вольной борьбы, которая ведется до момента падения, при этом не соблюдались, борцы и после падения продолжали кататься по земле, бывали минуты, когда площадка бурлила от обилия тел, и лишь слышался шум сдавленного дыхания. Иногда доносился отрывистый смех - словно крылатая птица-юность вырывалась из плена мускулов.

Два "стража закона", появления которых никто не заметил, стояли у калитки. Опершись на длинные палки, седые, белые и абсолютно неподвижные, они напоминали надгробные изваяния. Не помня имен, не различая черт этих юных лиц, которые время от времени возникали из массы борющихся тел наподобие знойных светил, они видели в них давние олимпиады, великолепные четырехлетия, устремляясь во времени все выше и выше, обрываясь на головокружительном взлете собственной молодости. И тогда, глубоко вздохнув, втягивали в легкие едкий запах пота, казавшийся им более освежающим, чем дыхание моря.

Гисмон взглянул на небо, уже угасавшее в зареве заката, и хлопнул в ладоши. Площадка закипела, в тучах песка возникли человеческие фигуры, словно бы появившиеся в день сотворения мира.

Все сбежались к колодцу по другую сторону тетрайона, в особом дворе. Скребок плоским, продолговатым, тупым серпом снимал слои песка, который впитался в натертую маслом кожу. Патайк, не переставая, черпал воду, всем телом перегибаясь через край колодца. Полные ведра передавали из рук в руки, холодная струя светлым всплеском ударяла о чью-нибудь грудь, спину. Мылись губками, некоторые пользовались нитроном, луговой солью. Тренеры растирали мальчиков жесткими полотенцами, некоторые прямо из-под водяных струй стремглав летели вперед, чтобы обсохнуть на свежем воздухе.

Колодец постепенно опустел, атлеты отправились ужинать. На земле поблескивали грязные лужи, и в сгущающемся мраке под звездами сновали старухи, собирая жирную смесь пыли, масла и пота, они изготовляли из нее мазь, укрепляющую кости слабых детей. Наконец и они исчезли, невольники заперли ворота с улицы Молчания и со стороны рынка, возле кенотафа[20] Ахилла.

V. Космос