Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

В действительности же и сама мать больше не понимала свою дочь. У бедняжки появились свои мании, раздражительность, угрюмость, зачастую она впадала в мрачную задумчивость. Лишь музыка могла развеять ее черные мысли. Записная книжка Виктора Гюго, декабрь 1859 года: «Адель сыграла мне сочиненный ею этюд, это прелестная вещица…» Апрель 1861 года: «Купил по случаю фортепьяно для занятий дочери – 114 франков». С тех пор как Адель встретилась на Джерси с лейтенантом Пинсоном (еще во времена увлечений «вертящимися столиками»), она вбила себе в голову, что выйдет замуж за этого молодого англичанина.

Претендентов на ее руку было много, но она всем отказывала. В декабре 1861 года она сообщила отцу о своей помолвке. Виктор Гюго, европеец по убеждениям, но по природе француз и патриот, не мог смириться с мыслью, что его дочь выйдет замуж за иностранца, и сначала возмущался. Жена дала ему понять, что доводить Адель до отчаяния очень опасно. На Рождество 1861 года Элберт Пинсон был приглашен в «Отвиль-Хауз». Что произошло между ним и молодой девушкой? Отпугнула ли она его своими странностями? Так или иначе – он ее покинул. Она не находила себе места от тоски и, вероятно, задумала поехать к нему и увлечь его вновь – братья застигли ее в тот момент, когда она тайком увязывала узлы с одеждой.

Восемнадцатого июля 1863 года, воспользовавшись отсутствием матери, она уехала в Англию. Из Саутгемптона она написала ошеломленному отцу, что отправляется на Мальту. Ей исполнилось тридцать три года, и она могла поступать, как ей заблагорассудится. Тем временем госпожа Гюго приятно проводила время в Париже. Она повела борьбу против избрания императора во Французскую академию (его кандидатура была предложена придворной кликой) и с опрометчивой смелостью заявила, что ее муж «отдаст свой голос за посылку Луи Наполеона и в Академию, и на каторгу». Она часто встречалась с Эмилем Дешаном, – поэт постарел, но остался румяным, свежим и по-прежнему любил говорить всем приятные слова.

Мое сердце навсегда принадлежит, – писал он ей, – той благословенной поре, когда я восторженно аплодировал первым стихам нашего великого Виктора и когда мы с Аглаей[183] познакомились с вами, юной и прелестной подругой его славы, и сразу же вас полюбили. Увы! До последнего дня, когда Бог взял к себе мою бедняжку Аглаю, мы не переставали говорить о всех вас и вспоминать мельчайшие подробности столь милых дружеских знакомств. В поисках утешения я посетил Вогезы, был на водах Контрексвиля, а в то время Антони получил сообщение о музыкальном сборнике, подготовляемом вашей дорогой и очаровательной Аделью, которая вспомнила меня, попросив написать слова к «Песне пахаря», приложив ноты своего «чудовища». По возвращении я принялся за работу, и в конце месяца Антони отправил на Гернси мой дар (не осмелюсь сказать – поэтический).

Не получив ответа на посланные стихи, Эмиль Дешан встревожился, решил, что они потеряны, и предложил молодой музыкантше выслать копию. Госпожа Гюго обновила сшитый в Париже туалет – белое муслиновое платье, в котором, по ее словам, она казалась «совсем молоденькой». Шарль везде бывал с нею вместе, составляя ей компанию в «легкомысленных развлечениях». Вместе они совершили и паломничество на Королевскую площадь, чтобы взглянуть на аркады и высокие окна того дома, где их семья жила до изгнания.

Тем временем на Гернси Виктор Гюго создавал шедевр за шедевром, заканчивал постройку «Отвиль-Хауз» – совместно со столяром Може (который вырезал по его заказу надписи на двух колоннах: «Laetitia – Tristitia» – и на входной двери: «Perge – Surge»[184]). По-прежнему он не оставлял своим вниманием служанок, которые спали рядом с его комнатой («Дано двадцать франков Селине за то, что не кашляла прошлой ночью»); меблировал новый дом Жюльетты – «Отвиль-Феери» – и мало думал о семейных делах. Однако исчезновение дочери Адели тревожило его.