Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Виктор Гюго - Адель Гюго:

"Я веду монашеский образ жизни. У меня в номере узенькая койка. Два соломенных стула. Камина нет. Мои расходы в общей сумме составляют три франка пять су в день...".

Писать об этом ему доставляло удовольствие. Упоительное смирение. "Ныне я занимаю самое скромное место, меня уже с него не сбросят". 14 декабря прибыла Жюльетта; Гюго поджидал ее под навесом в таможне, она привезла его рукописи.

Жюльетта сознавала, что отныне ее окружает ореол героической преданности и не было теперь рядом враждебно настроенной супруги Гюго; кажется, наступил наконец день заслуженного и полного искупления грехов: "Дело в том, что я действительно счастлива, на меня ниспослано благословение, я имею право жить под ярким солнцем любви и преданности..."

Нет, она ошибалась; и для изгнанников существовал этикет. Великому Изгнаннику не полагалось жить с любовницей, и несчастная Жюльетта должна была поселиться без него у своих друзей Лютеро. Она безропотно переносила жестокую обиду.

"Ничем не жертвуй ради меня, если это вызывает у тебя какое-либо огорчение или угрызения совести. И жизнь моя, и смерть всецело принадлежат тебе... Обещаю тебе, мой несказанно любимый, что ты больше не услышишь от меня горьких упреков".

Она клялась, что их отношения будут идти в рамках, определенных ее возлюбленным, какими бы тесными они ни были.

"Я хочу быть тебе верным другом, нежным, преданным, смелым, как мужчина, по-матерински заботливым, бескорыстным, ничего не требующим как ушедший из жизни человек".

Самоотверженность супруги никогда не достигала таких высот.

С первых же дней Жюльетта принялась "за переписку". Святой гнев, "неистовое желание засвидетельствовать" то, что произошло, поглощало мысли Гюго и должно было излиться... Он решил "заставить трепетать медную струну", стать олицетворением возмущенной совести Франции, "человеком долга". Прежде всего нужно было написать очерк о 2-м декабря (позже названный "История одного преступления"). Он начал писать эту книгу на следующий день после приезда в Брюссель. Изгнанники потянулись в Бельгию. Каждый из них делился с ним своими воспоминаниями. В гостинице его соседом оказался депутат Версиньи, вместе с которым он начал сопротивление перевороту. 19 декабря в Брюссель приехала Адель, для того чтобы получить указания от мужа. Он поручил ей выслать ему из Парижа по подложным адресам и на вымышленные фамилии брошюры и документы. Александр Дюма-отец, бежавший от своих кредиторов в Брюссель, обязался организовать пересылку писем. Своим детям и жене Гюго проповедовал бережливость. Он считал себя разоренным. Ему нравилось говорить об этом. Премьер-министр Бельгии Розье преподнес ему в дар рубашки, он взял их. Несомненно, "господин Бонапарт", включивший его в официальный список изгнанных, мог бы конфисковать его имущество - как движимое, так и недвижимое. Но этого не было сделано. Адель легко получила гонорар своего мужа через Общество литераторов и даже его жалованье академика (тысяча франков в год). Правительство не хотело выставить себя на посмешище преследованием великого поэта. Его жена без особого труда перевела ему триста тысяч франков ренты, которую он, как заботливый отец семейства и осторожный капиталист, тотчас же превратил в акции Королевского банка Бельгии. В то время эта система сбережений была новой, о ней сообщил Гюго бургомистр Брюсселя Шарль де Брукер, навещавший его почти каждый день; он-то и сказал доверительно одному своему другу: "Гюго не так беден, как хочет казаться... Он пустился в плавание не без запаса сухарей. Как мне известно, у него кое-что есть в кубышке".