Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Это была высшая степень самоуничижения для актрисы и постоянная причина страхов для влюбленной женщины: волнующее кокетство и роковое очарование мадам Дорваль были общеизвестны. Дорваль покорила «джентльмена» — Альфреда де Виньи и не была ему верна; Жюльетта нисколько не сомневалась, что кокетка поведет атаку на молодого и красивого поэта. Жюльетта писала Гюго: «Я ревную тебя к вполне реальной сопернице, — ведь это неслыханная распутница, а сейчас она бывает с тобой каждый день, смотрит на тебя, говорит с тобой, прикасается к тебе. Ах, как же мне не ревновать к ней! И как мне больно, как я страдаю!..» Премьера «Анджело» (рукоплескания, вызовы, восторг, бешеный успех, в значительной мере благодаря двум исполнительницам главных женских ролей — они обе были любимицами публики) оказалась для Жюльетты настоящей пыткой, но ее преданность возлюбленному взяла верх. «Если бы ты знал, как часто я аплодировала мадам Дорваль, тебе стыдно было бы чем-нибудь обидеть нынче вечером мое бедное сердце, и так уже немного уязвленное сознанием, что не я, а другая передает публике твои возвышенные мысли. Ну вот, поневоле загрустишь и будешь волноваться, когда знаешь, что эта женщина возле тебя…» В похвалах исполнительнице роли она угадывала «своего рода брачный союз двух душ — актрисы и автора», и ей было горько, что не она, Жюльетта, «передает публике его возвышенные мысли».

Она имела право на награду и получила ее, — сначала в виде прекрасных стихов:

О, если я к устам поднес твой полный кубок,
И побледневшим лбом приник к твоим рукам,
И часто из твоих полураскрытых губок
Твое дыханье пил, душистый фимиам;
И было мне дано делить с тобою грезы,
Все тайные мечты и помыслы делить,
И твой услышать смех, твои увидеть слезы,
Со взором взор сливать, уста с устами слить;
И если надо мной звезда твоя сияла
Так ласково и все ж — так грустно далека!
И роза белая нечаянно упала
На мой тернистый путь из твоего венка,
То я могу сказать: «О годы, мчитесь мимо!
Ваш бег не страшен мне! Я не состарюсь, нет!
Увянуть все цветы должны неотвратимо,
Но в сердце у меня не вянет вешний цвет.
Все так же он душист и свеж… Ни на мгновенье
Не иссякает ключ, что жизнь ему дарит.
Душа полна любви, не знающей забвенья,
И вам не погасить огонь, что в ней горит»[82].

Второй наградой было путешествие, которое они совершили на следующее лето. Хотя жить на два дома было весьма обременительно, Гюго мог это себе позволить: «Анджело» играли шестьдесят два раза со средним кассовым сбором в две тысячи двести пятьдесят франков. Книгоиздатель Рандюэль купил рукопись. В 1835 году он заплатил девять тысяч франков за право переиздать в течение полутора лет «Оды и баллады», «Восточные мотивы» и «Осенние листья», затем еще одиннадцать тысяч франков за новое переиздание плюс к этому «Песни сумерек» и новый сборник — «Внутренние голоса». За три года (1835–1838) Рандюэль уплатил Виктору Гюго сорок три тысячи франков. От издателей и из театров деньги рекой текли на Королевскую площадь и ручейком на улицу Парадиз.

В конце июля Адель захотелось поехать в Анжу на свадьбу их друга Виктора Пави. Гюго был приглашен, но он знал, что на свадьбе будет и Сент-Бев, с которым он не хотел встречаться. Чтобы совершить путешествие с Жюльеттой на полной свободе, он послал на свадьбу свою жену в сопровождении ее отца, Пьера Фуше. В разлуке муж и жена, связанные между собой больше братскими, чем супружескими узами, все время обменивались самыми ласковыми письмами.

Виктор Гюго — Адели, Монтеро, 26 июля 1835 года:

«Здравствуй, мой бедный ангел, здравствуй моя Адель. Как ты доехала?..»

Лафер, 1 августа:

«Надеюсь, ты хорошо повеселилась…»

Амьен, 3 августа:

«А ты? Где ты? Что ты делаешь? Как ты поживаешь?..»

Ле-Грепор, 6 августа:

«Какая эта красота — море, дорогая моя Адель. Надо нам когда-нибудь вместе поглядеть на него…»

Монтивилье, 10 августа: