Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

«Отец три недели сильно страдает из-за нарыва, который вот уже десять дней приковывает его к постели. Из-за этого он не может ответить на твое письмо. Страдания были мучительны, и лишь теперь ему становится лучше. Затвердение осложнилось двумя абсцессами. Пришлось сделать операцию, которая избавила от нагноения. Рана огромная и расположена на спине, так что она не позволяла ему, да и сейчас не позволяет, свободно двигаться…»

У больного в спине была настоящая дыра, и потому он должен был все время лежать ничком. Измученный жаром, он сочинил стихи: «Я слышал по ночам, как бьется кровь в ушах». Бедняжка Жюльетта, которая в силу морального кодекса «Отвиль-Хауз» не смела навещать его, провела три ужасных недели. Она посылала ему то, что могла придумать: свежие яйца, записки, корпию, цветы, виноград, свою Сюзанну, три ягоды садовой земляники, еще остававшиеся на грядке.

«Мой бедный, обожаемый, как бы я хотела быть сейчас твоей служанкой и все делать для тебя, не докучая твоей семье… О, почему твоя жена, святая женщина, не может заглянуть в глубины моей совести и сердца? Тогда она не сердилась бы за эту помощь, а была бы растрогана и прониклась бы благодарностью…»

Наконец он появился на балконе, и Жюльетта увидела его:

«Бедный мой, любимый мой, даже издали заметно, как ты исстрадался! Твое удивительное, благородное лицо осунулось и показалось мне таким бледным, что я испугалась, не потерял ли ты сознание, выйдя на балкон! Надеюсь, тебе не повредит, что ты вышел и долго стоял на своей голубятне. Бедненький мой! Выздоравливай поскорее».

Весь конец 1858 года изгнанниками все больше овладевали тоска и усталость. Время так тянулось, жизнь была так уныла.

Франсуа-Виктор Гюго — своему другу:

«Вы не можете себе представить, как тоскливо сейчас в „Отвиль-Хауз“… Боюсь, как бы маленькая тесная семья изгнанников на этот раз не распалась. Во всяком случае, мы переживаем мрачный период изгнания, и я не вижу конца пути…»

Вакери, не выдержав, возвратился в Вилькье, оставив в изгнании свою кошку Муш.

Виктор Гюго — Луизе Бертен:

«Мне хотелось бы, чтобы моя семья возвратилась, довольно того, что я один буду тут, исполняя свой долг и жертвуя собой. Но они не пожелали оставить меня. Мои дети предпочли не расставаться со мной, как я предпочел не расставаться со свободой. Шарло, Тото, Деде окрепли духом. Они приняли одиночество и изгнание и сохраняют безмятежное спокойствие».

Заблуждение великого художника. Ни Шарло, ни Тото, ни Деде не были безропотны и смиренны. Они не хотели совсем покинуть отца, но жаждали длительных передышек. 8 мая 1859 года госпожа Гюго и ее дочь уехали в Англию. Их сопровождал Шарль, затем к ним присоединился Франсуа-Виктор. В Лондоне младшая Адель, уже увядшая барышня, смогла наконец вести светский образ жизни, бывать в театрах, танцевать на балах, посещать музеи и, конечно же, вновь встретиться с лейтенантом Пинсоном, которого она не забывала со времен Джерси. Между тем на Гернси Жюльетта не жалела сил, стараясь сблизить отца с сыновьями, которые в то время обедали у нее. Шарло и Тото питали симпатию к своему «доброму другу госпоже Друэ» и восторгались собранными ею реликвиями, связанными с именем Гюго. И в ее жизни также бывали минуты отчаяния, когда, измученная его изменами, она грозилась уехать в Бретань.