И он звонил. Он звонил и слышал голос, который был для него таким неповторимым, единственным, что невозможно было представить, что этот голос мог принадлежать еще кому-то, кроме Оли. Он звучал в трубке у самого уха, словно сообщал ему что-то очень таинственное.
— Температура нормальная. Хожу по комнате. А вы дозвонились до Шурика?
— До какого Шурика? — вырвалось у Володьки, но он тут же спохватился вспомнил правила игры! — и скороговоркой ответил: — Дозвонился. Шурик в полном порядке… Может быть, вам надо сгонять за хлебом?
— Спасибо. Завтра приезжает дочь.
— Оля?!
Он снова забылся, снова нарушил правила игры. Но когда игра подходит к концу, можно нарушить правила.
— Вы знаете мою дочь?
— Знаю.
— Ах, вот оно что!
В трубке тихо засмеялись. Но засмеялись без вызова, без обиды.
Засмеялись Олиным голосом, Олиным смехом, чуть приглушенным и радостным. Этот смех как бы летел через всю страну из далекой Евпатории, заставлял радостно биться сердце, поднимал в небо кабинку телефона-автомата и кружил ее над городом. А море накатывалось на прибрежный песок, смывая следы евпаторийских мальчишек.