Олива Денаро

Журнал я сунула под блузку, а вернувшись домой, спрятала за отошедшей доской в изголовье кровати, где хранила тюбик c остатками помады, который однажды нашла в школьной уборной, и тетрадку, куда срисовывала портреты звёзд кино.

У учительницы начальной школы, синьорины Розарии, мы с Лилианой были любимицами: она стала чемпионкой по умножению, зато я побила её в синтаксическом разборе, и нам, как самым старательным, прикололи на белые халатики по звезде. Правила получения звёзд были таковы: читать без запинок, писать без помарок, считать в уме, а не на пальцах. В учёбе мы с Лилианой шли на равных, но она знала кое-какие политические словечки, подслушанные на отцовских собраниях, и, конечно, задирала нос. Я тоже решила подтянуться: учительница как раз принесла из дома несколько книг, поставив их на полку в глубине класса, чтобы мы могли почитать, когда захотим. Страницы в этих книгах были белые и гладкие, почти скользкие на ощупь, с цветными иллюстрациями, на которых животные разговаривали, совсем как люди. Но говорящие животные мне не по душе, поскольку вся их прелесть именно в том, что они молчат. Как мой отец.

А вот словарь мне понравился: в нём было столько неизвестных мне доселе терминов, нужных, чтобы сформулировать то, что человек имеет в виду, но не может объяснить! Как-то, забыв дома тетрадку по математике, я встала и сказала: «Синьорина, простите, я предала тетрадь забвению», – просто чтобы повторить новое выражение. А она, вместо того, чтобы отчитать меня, дала ещё одну звезду. И сказала, что культура спасает нас и уводит к новым берегам. Хотя я-то никуда идти не собиралась, мне просто понравилось, как звучит эта высокопарная фраза.

Когда синьорина Розария в конце четвёртого класса от нас ушла, книжки с картинками сложили в коробку и унесли. Словарь тоже исчез – со всеми новыми терминами внутри. К счастью, я успела переписать некоторую часть в тетрадку и могла щеголять ими, когда хотела. Люди, слышавшие это, поглядывали на меня с некоторой робостью, будто я какая аристократка. Все, кроме матери: когда она спросила, как мне новый учитель, заменивший синьорину Розарию, я ответила:

– Докучливый, – за что немедленно получила пощёчину и нагоняй по-калабрийски:

– Чтобы я больше таких вещей не слышала! Боже мой! Ты же девочка!

4.

Новый учитель был уже стар, звался синьор Шало́, а в школу по утрам приезжал из столицы на автобусе. Он много лет преподавал в Риме, на «большой земле», а теперь, ближе к пенсии, вернулся сюда, на Сицилию. Рассказывал, будто обедал ни больше ни меньше как с самим министром просвещения, а поскольку напоминал он об этом по крайней мере раз в день, мы прозвали его «синьор Минестроне⁴».

Грамматике, как синьорина Розария, Минестроне учить нас даже не пытался. В первый же день он достал из потёртого кожаного портфеля тоненькую книжку с серыми, без картинок страницами:

– Пишите, девочки, – и принялся диктовать детский стишок «Прощальные слова белого халатика». Этот стишок, написанный каким-то его другом, так понравился Минестроне, что он решил задать выучить его наизусть к ежегодному экзамену.

Любовь моя, печальный день сегодня,

ведь ты уходишь от меня!

Должно быть, ты не чувствуешь, как больно

страдающему сердцу моему

остаться одному.

Согнувшись над партами, мы записывали в тетради строчку за строчкой. Стишок был сочинён от лица белого халатика: его печалило расставание с девочкой, которая должна была перейти в среднюю школу и сменить его на другой халатик, чёрный. И вот перед разлукой он решил дать хозяйке несколько советов:

Боюсь я, детка, для тебя

пришла опасная пора!

Советы халатиков мне не по душе: напоминают сказки про говорящих животных. Минестроне откашлялся и продолжил диктовать, периодически переводя взгляд с одной ученицы на другую, словно надеясь вовремя предупредить о нависшей над всеми нами опасности.

Стань добродетели сосудом;

не будь предметом пересудов;

дурных компаний сторонись;

журналы, книги про влюблённость

сожги немедленно дотла:

кому, скажи, нужна учёность,

коль ты невинность не спасла?

– Синьор учитель, «учённость» с двумя «н»? – поинтересовалась с задней парты Розалина, пока мы с Лилианой возмущённо переглядывались через весь класс. – А «невинность»?

– Не беспокойся, Розалина, потерять невинность из-за учёности тебе не грозит, – вырвалось у меня.

Одноклассницы дружно рассмеялись, а Минестроне бросил диктовать и направился к моей парте. Чтобы немного умаслить его, пока не поднялся скандал, я решила воспользоваться привычным трюком:

– Простите за неуместное острословие, синьор учитель.