Олива Денаро

Я возвращаюсь. Он, расправив плечи, глядит на меня через прилавок, но теперь сила не на его стороне.

– Я в своих желаниях никому отчёта не даю, – отвечаю я, не отступив ни на шаг. Правила искупления – самые сложные: их узнаешь, только когда его добьёшься.

– А зачем тогда пришла? – не унимается он, понемногу повышая голос, который, впрочем, тревожно дрожит, словно его обладатель опасается справедливой кары. – Сообщить, насколько права была, отказавшись от всего, что я предлагал? Может, даже выгадала что-нибудь?

Его крики меня не пугают: он больше не мой обидчик, а всего лишь обычный человек, ещё не до конца осознавший глубину своей вины. И я отвечаю спокойно, отчётливо, как у доски на уроке профессора Терлицци, проговаривая каждое слово, поскольку выучила этот предмет назубок:

– Я пришла купить на честно заработанные деньги то, что ты однажды, много лет назад, пытался всучить мне силой. Что я выгадала, спрашиваешь? Свободу выбора.

Он молча вскидывает брови: похоже, искренне удивлён, словно никогда раньше не задумывался, что однажды может быть вынужден мириться с отказом.

От двери раздаются торопливые шаркающие шаги.

– Доброе утро, синьора учительница, – слышен робкий голос за спиной. Мы оба вздрагиваем.

– Привет, Марина, – улыбаюсь я. – Доброго тебе воскресенья.

Потом, нагнувшись, глажу её по голове и выхожу на улицу. Пока я со свёртком в руках иду через площадь, со мной несколько раз здороваются другие мои ученицы и их матери, а одна пожилая пара даже замирает на полпути, поражённая тем, что я вышла из кондитерской Патерно. Порыв ветра колышет знойное марево, и я, прибавив ходу, уже почти бегу по шоссе, а свернув к морю, и вовсе несусь что есть духу вниз по склону. Правила этой гонки всегда одни и те же, с годами они не меняются, и я всё бегу, судорожно хватая ртом воздух, не жалея рук, ног, сердца, – щёки горят, волосы треплет ветер, шея взмокла от пота, – пока вдалеке не показываются новостройки и припаркованная у самого моего дома машина Козимино. В окно выглядывает сияющая донна Кармелина:

– Все уже наверху!

Я тороплюсь к двери, но она кричит вслед:

– Ой, погоди минутку, Оли: тут тебе почтальон кое-что принёс, – и протягивает конверт без обратного адреса. Сунув его в сумку, я взлетаю по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, жму кнопку звонка... Дверь открывается, и за ней – ты.

79.

Я открываю дверь, и за ней ты, а в руках – свёрток с вензелями кондитерской. Какая муха тебя укусила? Неужели этот человек тоже будет сегодня с нами? Ничего не забывается, даже то, что причиняло нам боль, – поэтому, да? Я прав? Саро выходит тебя встретить и, забирая из твоих рук свёрток, беззвучно, одними глазами, о чём-то спрашивает, ты в ответ, хлопнув ресницами, чуть склоняешь голову набок. Он, улыбнувшись, касается губами твоих волос и идёт в кухню. Ты достаёшь из сумки слегка потрёпанный букет ромашек: их я уношу в гостиную, чтобы поставить в вазу вместе с теми, что набрал сам.

Твоя мать виснет у тебя на шее, ты даже позволяешь ей себя обнять, а когда она наконец отстраняется, здороваешься с Меной и Козимино.

– А где Лия? Вы её не привезли?

Мена кивает в сторону балкона, и только тогда ты видишь, что твоя племянница, перевесившись через перила, увлечённо разглядывает море.

– Маленькие детки – маленькие бедки, а большие детки – большие и бедки, – жалуется Мена. – Веришь ли, Оли, она за последнее время так выросла, что я совсем её не узнаю. Ещё год назад, ну, ты помнишь, послушной девочкой была, а сейчас говорю с ней, а она даже ответить не удосужится. Штуковину эту проклятую на день рождения выпросила, музыку слушать: бешеных денег стоит, но отцу же, как всегда, лишь бы доченька довольна была. А доченька целыми днями в своей комнате торчит с этой ерундой в ушах. Мы вот в своё время музыку вместе слушали, танцевали, болтали... Помнишь, когда нам по пятнадцать было, а, Оли?

Ты, вздохнув, уходишь к племяннице на балкон: тебе ли не помнишь, каково оно было в пятнадцать? Лия оборачивается, но не целует тебя, как целовала малышкой. Ты кладёшь руку ей на плечо и стоишь так, пока не зовёт мать: пришли новые гости.

Нарядная Фортуната сияет: имя, которое мы придумали, наконец-то ей подходит. У них с мужем в одной руке по ребёнку, плюс третий в коляске, в другой – полная сумка консервов с завода: варенья, жестянки с оливковым маслом, томатная паста. Это у меня в цеху закатывают, едва не лопаясь от гордости, заявляет твоя сестра.