Оливье, или Сокровища тамплиеров

Зачем рассказывать ей о пресловутых ночах, когда Маргарита и Бланка удалялись в башню? Однажды Бертрада с бесконечными предосторожностями покинула свою спальню, стараясь не разбудить Од, и направилась к совершенно пустынному коридору, который молодая королева приказала устроить между особняком и своим «убежищем» в башне. Маргарита не хотела проходить в него через сад, когда стояла плохая погода. А Бертрада уже не могла совладать со своим любопытством. В конце слабо освещенного коридора была расположена небольшая площадка, перед которой Северен — бургундец лет тридцати, сложением и манерами напоминавший медведя! — дремал, сидя на табурете, в желтом свете факела, прикрепленного к стене. Бертрада постояла там, смотря на него и не смея двинуться дальше, но прислушиваясь и пытаясь уловить хоть малейший звук. Стены были слишком толстые, и она уже собралась уходить, как вдруг дверь, перед которой дремал Северен, открылась, и Маргарита высунулась наружу, чтобы о чем-то его попросить. Одета она была в легкую мантию, прикрывавшую грудь, но оставлявшую обнаженными плечи, на которых змеились черные прядки распущенных волос. Одновременно послышался женский смех — смех Бланки, — отвечавший мужскому голосу. Этот голос Бертрада узнала без труда: грудной баритон принадлежал Готье д'Ольнэ, которого в последнее время слишком часто видели вместе сего братом Филиппом рядом с принцессами. Не дожидаясь продолжения, Бертрада повернулась и побежала в свою комнату. Она задыхалась, и сердце у нее билось так сильно, что ей пришлось присесть на последнюю ступеньку лестницы, чтобы перевести дух и немного успокоиться. Ей казалось, что она пыхтит, как огонь в кузнице, способный переполошить весь дом. Отдышавшись, она вернулась в спальню, но заснуть в ту ночь ей так и не удалось. Да и в последующие ночи она мучилась от предчувствий, что тайна раскроется. Граф де ла Марш был простаком, слепо обожавшим свою хорошенькую жену — прелестную малышку Бланку. Он, конечно, только расплачется от горя, но Людовик Сварливый, жестокий, как все слабые люди, уже не слишком любил жену, завидовал ее блеску и непринужденности, а потому был способен на все. Возможно, он не осмелился бы убить Маргариту, поскольку очень боялся отца, — хотя вполне мог поддаться присущей ему слепой ярости! — но за окружение ее, несомненно, он бы принялся всерьез, подозревая прислугу в сообщничестве. Что касается самого короля Филиппа, который всегда выступал в роли хранителя дамской чести, никто не мог бы сказать, как он поступит в данном случае. Как бы там ни было, либо любовные интрижки принцесс, которые длились, по зрелом размышлении, не меньше двух лет, прекратятся совсем, либо черная туча, нависшая, по мнению Бертрады, над Нельской башней, прорвется грозой в самом ближайшем времени: любовники, успокоенные всеобщим попустительством, начинали вести себя все более и более свободно и неосторожно.

Эти мысли разъедали Бертраде душу. Страдая по ночам от бессонницы, она часто задремывала днем, и походка ее стала шаткой. Именно из-за этого она упала с лестницы, едва не переломав себе кости. От этого у нее случались постоянные приступы тревоги, которые и побудили ее раскрыть глаза племяннице, хотя теперь она радовалась, что эта попытка оказалась неудачной.

Она смирилась, но лишь отчасти. Конечно, для Од было лучше сохранить свои иллюзии. Но что-то нужно было предпринять. Самое разумное — удалить девушку из Нельского дворца, хотя бы на время, пока не произойдет... что, собственно? Бедная дама не могла это самой себе объяснить, но терзавший ее страх обострял чутье: она была уверена, что угроза уже совсем близка.

Наконец к ней пришло решение: под тем или иным предлогом необходимо было вернуть Од в отцовский дом. Значит, надо было отправляться в Монтрей, поговорить с сестрой Жулианой — ведь та сама сдержанность! — и посмотреть, что можно сделать, чтобы способствовать увольнению Од со службы. Хорошо бы это сделать временно и посмотреть, что будет дальше. Если ничего не произойдет, можно будет вернуть любимую племянницу к Маргарите. Ибо этой службе завидовали многие, начиная с собственной родни, да и сама Бертрада добилась того, что Од встала наравне с придворными дамами, хотя и не была аристократкой. Впрочем, никто этому не противился, в те времена это было в порядке вещей, раз уж король Филипп ввел в свой совет юристов из числа зажиточных горожан.

Теперь следовало найти предлог для поездки в Монтрей, что было нелегко, коль скоро служишь при королевском дворе, где работы всегда полно. Да еще эта вывихнутая нога, которую приходится подволакивать, а она все никак не проходит. Впрочем, вынужденный отдых пошел Бертраде на пользу: она слегка успокоилась и воспрянула духом. Приближался Великий пост: это даст выигрыш в целых сорок дней, когда принцессы будут заняты исполнением религиозного долга — это священное время не подходило для утех с любовниками. Увы, именно так это и следовало называть!