Оливер. Кот, который спас праздник

Я решил время от времени заглядывать в маленький домик Ники и Дэниела и стал навещать их почти каждый вечер. Они, кажется, радовались моему приходу, но я переживал, что ничем не могу помочь с их проблемами. Они то жаловались, как мало денег у них осталось до конца месяца, то переживали из-за Рождества. Видимо, Ники все-таки сообщила Дэниелу о предстоящем приезде родителей.

– Надо просто объяснить им, что «Герб лесничего» сгорел, – рассуждал Дэниел в тот вечер, когда я зашел на огонек. – Они могли бы остановиться в гостинице в Грейт-Брумфорде. Или в одном из пабов.

– На Рождество уже все забронировано, хотя еще только начало ноября. Я все места обзвонила! Наверное, придется им просто отказать, Дэн. Но тогда отношения с ними совсем разладятся. Вряд ли они поймут… от них понимания не жди.

– Если честно, так даже меньше проблем… не надо будет тратиться на большую индейку и подарки для всех.

– Ну что это за мысли? – ответила Ники, и я с удивлением отметил, что голос у нее был раздраженный. – Это же наша первая возможность доказать им, что они были неправы, когда говорили, что нам не стоит жить вместе.

– И что ты предлагаешь? Пригласить их на рождественский ужин, накормить хлебом с бобами, подарить подарки из магазина «Все за фунт» и уложить спать на полу в гостиной? Смирись, Ники, – ты зря тратишь время, пытаясь убедить их в том, что мы все сделали правильно. Даже если бы они остановились в пабе, нам это бы не помогло. Все равно твоя семья увидела бы, как мы живем. Нам даже отопление не по карману. Не понимаю, зачем ты вообще согласилась жить со мной.

Ники начала всхлипывать и тереть глаза. Я прыгнул к ней на колени, чтобы ее успокоить, и мне на голову закапали слезы.

– Прости, дорогая, – произнес Дэниел через пару минут. – Я не хотел тебя обидеть. Просто меня так злит эта ситуация. Я понимаю, что сам виноват. Нужно найти работу получше.

– Может, мне поискать подработку? Например, официанткой по вечерам. Если бы не пожар в пабе, можно было бы у Джорджа спросить. Но могу разузнать в Грейт-Брумфорде.

– Нет. Это я должен искать работу. Что-нибудь обязательно подвернется, – проговорил Дэниел, но как-то неубедительно. Мне показалось, он устал и сыт по горло всеми сложностями.

Большинство людей, которых я встречал во время своих прогулок по деревне, уже были в курсе, что после пожара меня приютили две приемные семьи. Гуляя по улице, я узнавал завсегдатаев паба, и некоторые здоровались со мной и пытались погладить.

– Ах, старина Оливер, – со смехом сказал своему другу один из игроков в домино. Стоило ему наклониться ко мне, и я бросился наутек. – Дружелюбный котяра, но трусливый, как мышь.

Трусливый? Как мышь? Я задрожал от возмущения. Да меня, между прочим, кое-где величают тигром! В раздражении я свернул в тихий переулок и уселся на заборе маленького коттеджа, похожего на дом Дэниела и Ники. Скворцы дрались за разбросанные в саду хлебные крошки. Один из них повернулся ко мне спиной, и я подумал: вот весело было бы подкрасться к нему сзади и прыгнуть! Может, я бы даже поймал его и отнес домой Саре в благодарность за то, что присматривает за мной.

И вот я незаметно спустился с забора и залег в тени, опустив голову и подняв зад, как делали мы, кошки, испокон веку. Я выжидал подходящий момент. Глупые птицы не смотрели в мою сторону, и я уже готов был на них наброситься, как вдруг распахнулась парадная дверь и стая скворцов, испугавшись, взлетела вверх, на деревья. На пороге возникла древняя старуха, размахивающая деревянной ложкой. Она кричала:

– Вон! Вон, мерзкий котяра, оставь птичек в покое! Я эти крошки для них насыпала! Если бы не я, они бы зимой голодали. Иди своей дорогой, старый ободранный кошак! Еще загадишь мне весь сад!

Вот это да! Никогда за все мои девять жизней меня никто еще так не оскорблял. Ободранный кошак? Я даже огляделся по сторонам – подумал, что она имеет в виду кого-то еще. Могу лишь предположить, что у бедной старушки были нелады со зрением. Иначе почему она приняла красивого, импозантного, ухоженного и безукоризненно воспитанного кота в самом расцвете сил за старого ободранного кошака? И смех, и грех! Я решил, что старушенция достойна сочувствия, и вместо того, чтобы обижаться и уходить, остался на месте. Притворившись, что даже не слышал ее невнятную тираду, я начал усиленно умываться, желая показать глупым скворцам, чирикавшим на дереве над моей головой, что вовсе не собирался их ловить. Меня ни капли не волновало, что делает старуха, хотя она раскричалась пуще прежнего – я смекнул, что она слишком дряхлая, чтобы меня поймать, не говоря уж о том, чтобы причинить мне вред.