Оливер Твист

Быстро протекла весна и наступило лѣто. Если деревня и сначала была красива, то теперь она предстала въ полномъ блескѣ и пышности своего расцвѣта. Высокія деревья, стоявшія унылыми и оголенными въ болѣе ранніе мѣсяцы, одушевились теперь бодрой жизнью и силой и, простерши свои зеленыя вѣтви надъ высохшей землей, превратили открытыя и пустыя мѣста въ прелестные уголки, гдѣ была глубокая и пріятная тѣнь, и откуда такъ хорошо было созерцать залитую солнцемъ широкую даль. Земля облачилась въ свой ярко зеленый плащъ и разливала кругомъ опьяняющее благоуханіе. Это было самое лучшее и бодрое время года; все радовалось и благоденствовало.

Въ маленькомъ коттэджѣ продолжалась та же тихая жизнь, и надъ его обитателями вѣяла та же веселая невозмутимость. Оливеръ сильно окрѣпъ и поздоровѣлъ, но здоровье или недугъ не оказывали вліянія на его теплыя чувства къ окружавшимъ его, какъ это часто бываетъ съ чувствами многихъ людей. Онъ былъ такимъ же кроткимъ, привязаннымъ, любящимъ существомъ, какъ тогда, когда страданіе и недугъ истощили его силы и когда онъ весь былъ въ зависимости отъ заботливости и вниманія со стороны ухаживавшихъ за нимъ.

Въ одинъ очаровательный вечеръ они гуляли дольше обыкновеннаго, такъ какъ послѣ жаркаго дня свѣтилъ такой красиво сверкающій мѣсяцъ и такъ пріятно освежалъ легкій вѣтерокъ, что не хотѣлось уходить домой. Роза была очень весела, и они все шли впередъ, пока не зашли далеко за предѣлы обычныхъ прогулокъ, все время оживленно бесѣдуя. Мистриссъ Мэйли почувствовала усталость, и они медленно двинулись домой. Молодая дѣвушка по возвращеніи сбросила свою простенькую шляпу и, какъ обыкновенно, сѣла за піанино. Разсѣянно перебирая клавиши въ теченіи нѣсколькихъ минутъ, она сразу перешла къ тихой и торжественной аріи, и вдругъ мистриссъ Мэйли и Оливеръ услышали, что она плачетъ.

— Роза, дорогая моя! — воскликнула старая дама.

Роза не отвѣчала, но заиграла нѣсколько быстрѣе, какъ будто обращенныя къ ней слова пробудили ее отъ какихъ то мучительныхъ мыслей.

— Роза, сердце мое! — сказала мистриссъ Мэйли, вскакивая съ мѣста и наклоняясь надъ ней. — Что это? Ты вся въ слезахъ! Чѣмъ ты огорчена, дитя?

— Ничѣмъ, тетя, ничѣмъ, — отвѣтила дѣвушка. — Я не знаю, что это. Я не могу объяснить. Но я чувствую…

— Ты больна, дорогая?

— Нѣтъ, нѣтъ, я не больна! — отвѣтила Роза и задрожала, какъ будто во время этихъ словъ ее охватилъ смертный холодъ. — Мнѣ сейчасъ будетъ лучше. Пожалуйста, закройте окно.

Оливеръ поспѣшно исполнилъ ея просьбу. Молодая дѣвушка, стараясь снова быть веселой, начала болѣе жизнерадостную мелодію; но ея пальцы безсильно остановились на клавишахъ. Закрывъ лицо руками, она упала на диванъ и дала волю слезамъ, которыхъ не могла уже остановить.

— Дитя мое! — сказала старая дама, обнимая ее:- я никогда не видѣла тебя такою.

— Я не хотѣла бы тревожить васъ, и надѣялась сдержать себя, — отвѣтила Роза, — но несмотря на всѣ усилія, мнѣ это не удалось. Я боюсь, что я, тетя, дѣйствительно больна.

Да, она была больна. Когда принесли свѣчи, то оказалось, что за короткое время, протекшее послѣ ихъ возвращенія, ея румянецъ смѣнился мраморной блѣдностью. Ея лицо было попрежнему прекрасно, но выраженіе измѣнилось; у нея появился тревожный, блуждающій взглядъ, раньше совершенно чуждый ей. Черезъ минуту щеки ея залились густымъ румянцемъ, а зрачки ея синихъ глазъ дико расширились. Затѣмъ это исчезло, какъ тѣнь, бросаемая быстрой тучкой, и она снова стала мертвенно блѣдной.

Оливеръ, съ безпокойствомъ посматривавшій на старую даму, замѣтилъ, что она встревожена этими болѣзненными проявленіями, и ея тревога передалась и ему. Но видя, что она старается скрыть это, онъ взялъ съ нея примѣръ и благодаря этому, когда Розу удалось убѣдитъ лечь спать, она была немного веселѣе и казалась даже болѣе здоровой, давъ имъ обѣщаніе, что она къ утру окончательно поправится.

— Я надѣюсь, — сказалъ Оливеръ, когда мистриссъ Мэйли, провожавшая Розу, возвратилась:- что нѣтъ ничего серьезнаго? Она нехорошо сегодня выглядитъ, но…

Старая дама сдѣлала ему знакъ молчанія и, сѣвъ въ темномъ углу комнаты, нѣкоторое время не говорила ни слова. Наконецъ она произнесла съ трепетомъ въ голосѣ:

— Я надѣюсь на лучшее, Оливеръ. Я много лѣтъ была счастлива съ ней — быть можетъ, слишкомъ счастлива. Но можетъ настать время, когда я должна буду ждать несчастья. Однако, я надѣюсь, что на этотъ разъ оно еще минуетъ.

— Что? — спросилъ Оливеръ.

— Тяжелый ударъ, — отвѣтила старая дама, — утрата дорогой дѣвушки, которая такъ долго была моимъ утѣшеніемъ и счастьемъ.

— Axъ!.. Да помилуетъ насъ Господь! — горячо воскликнулъ Оливеръ.

— Аминь, дитя мое! — произнесла старая дама, ломая руки.

— Но неужели можно опасаться такого страшнаго исхода? — спросилъ Оливеръ. — Вѣдь два часа тому назадъ она была совсѣмъ здорова.

— Теперь она очень больна и, я увѣрена, что ея состояніе ухудшится. Роза, дорогая Роза! Что я буду дѣлать, потерявъ ее!