Оливия Лэтам. Джек Реймонд

– Сегодня температура высокая. Но, возможно, это от возбуждения, вызванного вашим приездом. Приступ довольно тяжелый, но у него бывали и похуже.

– Сиделка у него есть?

– Да, но он невзлюбил ее и вчера отказал ей. Очень хорошо, что вы приехали.

– Я не знала, что вы в Петербурге.

– Я приехал только вчера. Не мог достать разрешения раньше. К счастью, мой дядя занимает большой пост в здешнем министерстве путей сообщения и время от времени достает мне разрешение.

– Вы живете в одном из польских фабричных городов, не так ли?

– До недавнего времени я жил в Лодзи, но полиция выслала меня оттуда, заподозрив, что я причастен к усилившемуся там движению среди рабочих. Последнее время я много скитаюсь по свету.

Он свободно говорил по-английски, но с сильным иностранным акцентом и с той протяжной, певучей интонацией, которая присуща литовцам. С годами привычки его, очевидно, не менялись: «скитания по свету», на которые он нередко бывал обречен в различные периоды своей жизни, не излечили его от польской манеры акцентировать в словах предпоследние слоги.

– Непосредственной опасности, по-моему, нет, но ему нужен тщательный уход. Когда у него начался плеврит, он был сильно переутомлен.

Некоторое время они говорили о болезни Владимира.

– А с чего все началось?

– С простуды, как всегда. В здешнем климате ее трудно избежать. А он не обращает на это внимания, особенно когда на него находят приступы черной меланхолии.

– И сейчас тоже? Неужели больше, чем обычно?

– Да. Все вспоминает прошлое, которое давно пора бы забыть. Вот почему вы особенно нужны ему сейчас, если только у вас крепкие нервы. Вы принадлежите его будущему, а не прошлому. И вы ведь не из тех, кто легко теряет голову?

– До сих пор ни разу не теряла. Но, наверно, могу и потерять, если на то будут веские причины.

Доктор Славинский посмотрел на широкую спину кучера, заслонившую вид на дорогу.

– Вы приехали в страну, где никто не гарантирован от таких веских причин. Здесь все может случиться. Надеюсь, ничего серьезного не произойдет, но все возможно. Не забывайте, что только вы можете поправить здоровье Володи и вернуть ему душевный покой. И вот что еще: в этой стране часто сталкиваешься с отвратительными явлениями. Что бы вам ни пришлось увидеть – не плачьте и не выходите из себя. Здесь это нисколько не помогает.

– С тех пор как я стала взрослой, я едва ли плакала больше двух раз. И я очень редко выхожу из себя.

Он пытливо посмотрел на нее. Оливия, поглощенная мыслями о женихе и его болезни, видела в своем спутнике лишь доктора, лечившего Владимира; неожиданно она почувствовала на себе пристальный, испытующий взгляд этого великана и, вероятно, смутилась бы, не будь его взгляд так бесстрастен.

– Тогда все в порядке, – проговорил он и медленно отвел глаза. – И не пугайтесь без причины. Обещаю не скрывать от вас, если действительно возникнет опасность.

– Вы имеете в виду его болезнь?

– Его болезнь и все прочее также.

Добравшись до дому, они застали больного в состоянии лихорадочного возбуждения. Глаза его беспокойно блестели, на щеках выступили красные пятна. Опытный глаз Оливии сразу заметил, что он страдает от болей, но изо всех сил старается скрыть это. Слабым, измученным голосом он пытался уверить ее, что никогда так хорошо себя не чувствовал, а вся его болезнь – выдумка Карола.

– Карол не дает мне слова вымолвить. Это все равно что спорить с паровым молотом. Я так давно ничего о нем не слышал, что, боясь совсем потерять его из виду, написал ему, будто умираю. И вот вчера утром он ввалился, – ну, настоящий медведь! И теперь командует мной вовсю. Но ты, Оливия! Подумать только, какой ты проделала путь! Ты не должна, родная, так тревожиться из-за меня и моих легких. Не правда ли, Карол?

Оливия обернулась. Карол молча вышел из комнаты и беззвучно прикрыл за собой дверь, оставив их вдвоем. Схватив Оливию за руку, Владимир привлек ее к себе и, жадно целуя, зашептал отрывистые, полные любви слова. Оливия отодвинулась.

– Послушай, Володя, если ты будешь волноваться, я уйду. Говори поменьше, тогда я посижу возле тебя. Если сильно болит грудь, я приготовлю другой компресс.

– Ничего у меня не болит, когда я смотрю на тебя, радость моя. Но компресс все-таки приготовь.