Оливия Лэтам

— Я знаю. Но чтобы вам не пришлось долго ждать разрешения, когда вы захотите уехать, я оформил все заранее через знакомых. Если на этой неделе паспорт вам не потребуется, достаточно лишь написать новое заявление. Вот деньги на дорогу. Тут есть немного английских, их вполне хватит на путевые расходы. Если после моего отъезда вы и сами захотите вскоре уехать, то, возможно, не успеете сходить за деньгами в банк.

— Карол, вы всегда за всех обо всем думаете?

Подняв глаза, она увидела, как губы у него дрогнули, но тут же приняли обычное решительное выражение.

— Не за всех, — сказал он, берясь за шляпу.

Его превосходительство занят, объяснили Оливии, когда она попросила пропустить ее к директору департамента полиции. Но с ней может поговорить секретарь, к которому она вчера обращалась. Когда Оливия вошла в комнату, секретарь встретил ее с улыбкой, и она сразу похолодела. Вчерашний разговор с ним оставил гадкое впечатление, но ей еще не приходилось видеть его улыбающимся.

— Вы пришли, если не ошибаюсь, насчет...

— Владимира Дамарова.

— Ах, да, разумеется. Он ведь не родственник вам, правда? Если память мне не изменяет, вы с ним помолвлены?

— Да.

Чиновник с состраданием покачал головой.

— Ах вы бедняжка! Неужели такая красивая девушка не могла найти себе жениха получше?

Карол был, оказывается, прав, — можно и в самом деле приспособиться. Она пропустила эти слова мимо ушей,

— Должен сказать, он совсем не думает о вас, — продолжал чиновник. — Я его вчера видел, он вами нисколько не интересовался.

Оливия молчала, не спуская с него глаз. Он откинулся в кресле и с видимым удовольствием неторопливо поглаживал усики.

— Уверяю вас, совсем не интересовался. Вам лучше подыскать себе другого возлюбленного. До свидания.

В коридоре разговаривали два офицера в голубых с серебряными галунами мундирах. Когда Оливия проходила мимо, один из них посмотрел ей вслед, потом нагнал ее.

— Это вы спрашивали о Дамарове?

— Да.

— И эти... — он кивнул в сторону двери, за которой сидел секретарь, — наплели вам, наверное, невесть что?

Оливия молчала. Он понизил голос:

— Они дурачат вас. Он вчера умер. Примите... мое искреннее соболезнование.

И вернулся к своему собеседнику.

— Возможно, что это и правда, — сказала Оливия Каролу, когда он помогал ей снять пальто. — Но как могу я быть уверена?

До тех пор, по дороге к ее дому, они молчали. В комнате он снял с нее боты и только потом спросил:

— Как выглядит тот офицер, что заговорил с вами в коридоре?

— Я не очень внимательно его разглядела. Высокий, с рыжеватыми, седеющими усами.

— С крючковатым носом, в мундире полковника?

— Кажется, да.

— Это Петров. Он человек порядочный. Самый порядочный из них. Значит, это правда.

— Может быть, правда. А может быть, шутка. Там ведь любят шутить.

Он никак не мог поколебать ее безнадежного, упрямого недоверия. На все его доводы она снова и снова повторяла:

— Откуда я знаю, что это не одна из их шуток?

— Вы поверите, если я раздобуду доказательства?

— Доказательства? Какие же?

— Я не уверен, что смогу это сделать, у меня слишком мало времени. Но если бы мне удалось найти человека — не из этих, конечно, а честного человека, который своими глазами видел его мертвым...

Оливия, стиснув пальцы, шептала про себя: — Если бы я только знала, что он действительно умер... если бы я только знала...

— Я попытаюсь, — сказал Карол. — Ждите меня здесь, я могу задержаться.

Вернувшись в полдень к Оливии, он застал ее на том же месте, где оставил. Она смотрела на свои тонкие руки, лежавшие на коленях. Когда вошел Карол, она подняла глаза и тут же снова опустила их.

— Одевайтесь как можно теплее и едемте со мной.

Она повиновалась, ни о чем не спрашивая. Они долго ехали в грязной конке, набитой празднично разодетым рабочим людом, и сошли на фабричной окраине возле реки. Там царило буйное, безудержное веселье. Уличные торговцы наперебой предлагали сласти, игрушки, цветные банты; мчались наперегонки с бешеной скоростью сани, заставляя гуляющих шарахаться в стороны, а седоки — мужчины, женщины и дети — хохотали, что-то выкрикивали и жались друг к другу. Ямщики, встав во весь рост, размахивали над головой длинными кнутами и понукали лошадей пронзительными воплями, которым вторила ревущая толпа. Праздник начинал превращаться в пьяную оргию.

Немного дальше, там, где кончались дома, было поспокойнее. С одной стороны тянулся низкий бугристый берег, и чахлые ивы клонились к неподвижной, замерзшей реке. На другой стороне виднелась кладбищенская стена, а за ней простиралось поросшее жидким кустарником болото. Ветер трепал и гнул оголенные, сухие ветви. Впереди всходил бледный месяц; позади, под облачным красноватым небом, шумел город.

Они свернули с дороги за кладбищем, там, где следы на снегу вели к чахлым редким кустам. Карол молча шел по утоптанной тропинке, вившейся между кустами. Оливия, как во сне, следовала за ним.