— Нет, нет. Я тебе говорил, что будет хороший урожай, но я даже не думал, что настолько хороший. Без помощника нам точно не обойтись. Когда приедет Мишель?
Я рассказываю ему наши последние новости, и он задумчиво кивает, а потом предлагает мне осмотреть деревья. В сопровождении собачьего трио мы делаем обход всех террас. В какой-то момент наш новичок вдруг замирает, пронзительно тявкает и молнией уносится прочь. Остальные собаки бегут за ним.
— Он настоящий маленький охотник, — с уважением говорит Рене.
— Интересно, откуда он взялся? Надо позвонить в приют: может, его ищут.
— Думаю, он был самым маленьким из помета и его отбраковали. Готовься к тому, что он так у вас и поселится.
Я смеюсь. Почему-то местные бродячие собаки облюбовали наш дом. Может, здесь еще пахнет бывшей псарней?
Во время моего отсутствия оливки заметно выросли, но еще не почернели. Их так много, что ветви склоняются к самой земле. Рене опускается на корточки и внимательно изучает сетку: на ней всего пара зеленых плодов.
— Они еще крепко сидят на ветках. Не спешат зреть. И везде то же самое. Мне это не нравится.
— А какой прогноз? — интересуюсь я. — Судя по морю, не очень хороший.
— Я не слышал. Думаю, надо начинать сбор урожая. Конечно, они еще зеленоватые и масло будет похуже, чем в прошлом году, но что-то у меня нехорошее предчувствие.
— Какое?
— Сам не понимаю. Однако я еще никогда не видел, чтобы оливки созревали так медленно.
— Может, они болеют?
— Нет. На всех остальных фермах то же самое.
Новый пес возвращается, и в зубах у него — мертвый кролик. Передние лапы щенка испачканы в крови. Я ужасаюсь, но понимаю, что ругать его бессмысленно. Малыш — охотник, и с этим ничего не поделаешь. Он виляет хвостом, страшно довольный собой. Я отбираю у него еще теплое тельце и выбрасываю в мусорный бак. Вся троица с грустью провожает глазами свой несостоявшийся завтрак.
Мы с Рене решаем, что начнем сбор через пару дней. За это время я непременно должна найти помощника. К сожалению, все приятели Рене уже заняты на других фермах.
— И тебе уже пора собирать апельсины, — напоминает он, садясь в машину. — Моя жена делает из них дивный мармелад, а я — апельсиновое вино. Вкуснее ты нигде не найдешь. Кстати, ты еще не слышала, что оливковому маслу из нашего региона собираются присвоить статус АОС
[155]? Конечно, к таким карликам, как мы с тобой, это не относится, но все-таки цена на наше масло вырастет, а это уже хорошо.Это действительно очень хорошо и вполне справедливо. Пара районов в северном Провансе уже имеет этот почетный статус, а ведь знатоки считают, что масло с побережья и особенно из оливок скромного сорта
После тщательного прочтения местных газет, нескольких звонков в агентства по найму и даже личной беседы с одним кандидатом — бывшим военным, явившимся с длинным списком требований и условий, — я сдаюсь и звоню по телефону, который оставил мне Хашиа. Связаться с ним оказалось не так-то просто. Я пытаюсь заговорить по-английски и по-французски, но какой-то мужчина — вероятно, хозяин кофейни — отвечает по-арабски и тут же бросает трубку. Наконец несколько часов спустя Хашиа перезванивает мне.
— Как дела? — спрашиваю я.
— Что у тебя стряслось?
— Хашиа, ты не мог бы приехать? Рене завален работой, а…
— А оливки надо собирать, — подхватывает он. — Я об этом уже думал. Я ведь обещал тебе: буду нужен — приеду.
— А как же твоя семья?
— Приеду. О них не беспокойся. Это срочно?
— Вообще-то, да. Когда ты сможешь?
— Выясню, какие завтра рейсы, или приеду морем. Билеты должны быть: все едут в другую сторону, возвращаются домой на Рамадан. Позвони мне в субботу.
Мы еще немного разговариваем, обмениваемся последними новостями. Из трубки до меня доносится приглушенный гул арабской кофейни, и я пытаюсь представить себе эту совсем незнакомую мне жизнь: стариков с темными морщинистыми лицами, крошечные чашки кофе, неспешные разговоры. Интересно, кому, кроме меня, может прийти в голову звонить в кофейню в Алжире, ради того чтобы нанять садовника?
На следующий день в полдень я сижу за работой, когда раздается звонок телефона. Обычно в таких случаях я включаю автоответчик, но сейчас хватаю трубку в надежде, что это Хашиа. Так оно и есть.
—
— Какие новости?
— Я в Марселе, на вокзале. Мой поезд приходит в Канны в три пятнадцать.
— Когда? Сегодня? — не верю своим ушам я. — Как же ты успел?
— Сел на паром, плыл всю ночь. Скоро увидимся.
Он ни слова не сказал о том, что его надо встретить: конечно же я еду в Канны. Поезд прибывает вовремя, и я издалека вижу голову Хашиа в черной каракулевой шапке. В руках у него только один полиэтиленовый пакет с арабскими буквами. Я машу рукой и кричу, и при виде меня его морщинистое лицо расплывается в улыбке. Мы обнимаемся, и сторонники Ле Пэна смотрят на нас с нескрываемым неодобрением.
— Вот, это тебе. — Хашиа вручает мне пакет, полный свежих фиников — их там не меньше тысячи.