Оливковый венок

16. Я лучшего мнения о самых себялюбивых из вас и не допускаю, чтоб вы решились так поступать, если б ясно понимали все значение ваших поступков. И для вас самих, мне кажется, вопрос, так ограниченный, становится более серьезным. Если б ваша жизнь была бы простым горячечным припадком – безумием одной ночи, все зло которой забывается с рассветом, – то было бы довольно безразлично, как вы провели эти болезненные часы, за какие игрушки вы хватались и какие отбрасывали, и какие грезы вы упорно преследовали взорами, обольщенными бессонным бредом. Если эта земля не более как лазарет и счастье и спасение только в будущем, то играйте на гумнах больничных вертепов, если вы хотите только играть. Плетите из соломы какие угодно венки, собирайте мякину, как сокровище, и умирайте с этим богатством, ловя цепенеющими руками мрачные призраки – и все-таки это может быть для вас лучше. Но если эта жизнь не сон и мир не лазарет, а ваш наследственный дворец; если весь мир и вся мощь и радость, которыми вы когда-либо можете наслаждаться, должны быть изведаны вами теперь и все плоды победы собраны здесь или нигде, то неужели вы и эту мимолетную вашу жизнь проведете, мучаясь и сгорая пламенем тщеславия? Разве для вас нет места отдохновения, которым вы могли бы насладиться? Разве трава на земле зеленеет только для того, чтоб служить вам покровом, а не ложем? Разве вы не можете на ней отдыхать, а должны только находить вечное под ней успокоение? Язычники даже в самые мрачные дни думали иначе. Они знали, что жизнь полна борьбы, но они ожидали от нее и венца победы! Правда, не гордого венца, не бриллиантовой диадемы, пламенеющей до небес с высот незаслуженного престола, а простого венка из нескольких листков дикого лавра, освежающего и успокаивающего усталое чело. Он мог бы быть и из золота, думали они, но Юпитер был беден, и лучше этого он не мог ничего им даровать. В поисках за лучшим они справедливо нашли, что все остальное – горькая насмешка. Они узнали, что в добром, плодотворном и свободном мире, а не в войне, не в богатстве и не в тирании они обретут счастье. Венок, заметьте, из дикого лавра, из ветвей дерева, растущего без всякаого ухода, украшая скалы не яркими цветами и не пышной зеленью, а белоснежным пушком и маленьким плодом, сливающимся с сероватой листвой и с колючим стволом. И венок из его листьев отличается довольно грубыми вырезками. Но каков бы он ни был, вы можете приобрести его при жизни как эмблему скромных почестей и сладостного покоя. Да, чистота сердца, нежность, ничем не нарушаемое доверие, взаимная любовь, наслаждение миром других и сострадание к их горю, синее небо над вами, тихие волны и дивные цветы у ваших ног, бездна всевозможных тайн и зрелище бесчисленных живых существ – все это без всяких мук и волнений, а как обильный источник радостей может быть вашим божественным достоянием в этой жизни и даже не без надежды на будущую.

Лекция I. О труде (Читана в Камбервельском институте для рабочих)

17. Друзья мои, я сегодня явился сюда не прочесть вам занимательную лекцию, а сообщить несколько простых фактов и задать несколько столь же простых вопросов. Я слишком хорошо знаю ту борьбу за существование, которую приходится вести нашему рабочему люду, чтобы, при каких бы то ни было обстоятельствах, не смущаясь, приглашать его заниматься предметами моей специальности; тем более сегодня, когда я впервые вижу пред собой членов рабочего института, устроенного в местности, где я провел большую часть моей жизни, я желаю, чтобы мы сразу поняли друг друга по весьма серьезным вопросам. Я бы охотно высказал вам те чувства и надежды, с какими смотрю на этот институт, как на один из многих, учреждаемых, к счастью, в разных местностях Англии и других странах и имеющих целью подготовить путь к великой перемене во всех условиях промышленной жизни, но успех их вполне зависит от ясного понимания нами условий и, главным образом – границ этой перемены. Никакой учитель не может надлежащим образом установить дело воспитания, пока он не знает той жизни, к которой это воспитание должно подготовить его учеников. И тот факт, что ему приходится обращаться к вам, как к членам «рабочего класса», должен побудить его, если он человек серьезный и вдумчивый, задать себе, прежде всего, вопрос: на чем, по вашему мнению, основано это классовое различие в прошлом и на чем должно быть основано в будущем? И занимать, и поучать вас каждый из нас может лишь узнав от вас самих, считаете ли вы, что различие между рабочими и остальными классами основано правильно? Принимаете ли вы его так, как оно установлено? Желаете ли вы изменить его? Или же думаете, что предмет воспитания состоит в том, чтоб уничтожить это различие и помочь нам навсегда забыть его?