Ольховый король

– Не набожный. Но крещен был в католичестве, разумеется.

– Имя у тебя не католическое.

– Это какие-то родственные обстоятельства матери. Точнее не знаю. Отец после не требовал, чтобы я перешел в православие. А мне было все равно. Тем более потом: англиканская церковь – протестанты, и не возиться же было со всем этим заново.

– Но раз тебе все равно, почему ты предлагаешь мне венчаться?

– Показалось, что для тебя это может быть важно.

– Не знаю… – задумчиво проговорила Вероника. И добавила уже с уверенностью: – Нет, не важно. Я люблю тебя, Сережа. И не стану любить сильнее оттого, что скажу это перед Богом. Потому что я… и так перед Богом это знаю. А сильнее любить тебя все равно не смогла бы.

– Все же я был бы рад, если бы ты приняла мое предложение, – сказал он. И, бросив на нее быстрый взгляд, объяснил: – Я однажды был на венчании. И мне хочется сказать тебе то, что при этом говорится. Можно это?

– Можно. – Она коснулась его виска, провела ладонью по щеке со всей нежностью, какую чувствовала к нему. – Когда и где?

– В Красном костеле, вероятно. Или у бернандинцев. Я узнаю.

На следующий день Сергей ушел затемно. Вероника проснулась, когда его уже не было, хотя и ей пришлось вставать рано, потому что у нее начиналась работа. Перейдя жить к Сергею в «Гарни», она попросила Лазаря Соломоновича дать ей двухнедельный отпуск и, разумеется, получила его, так как не была в отпуске уже несколько лет: он ей попросту не был нужен, проводить его было негде и не с кем.

– Все-таки летишь ты на этот огонь, – вздохнул Лазарь Соломонович, узнав, почему Вероника просит об отпуске.

– В Сергее Васильевиче ничего огненного нет, – засмеялась она. – Облик его скорее ледяной, вы заметили?

– Лучше держаться от него подальше, вот что я заметил. Но какой смысл об этом говорить? У тебя сейчас одно каханне в голове. Хотя удивляться нечему: редкая девушка твоего склада не влюбилась бы в такого, как он.

Лежа в постели, Вероника вспоминала, что было ночью, и смеялась смущенно и радостно. А потом, одеваясь, думала о том, что, может быть, Сергей прямо сегодня узнает, где и когда они обвенчаются. Хоть она и не покривила душой, сказав, что для нее это неважно, однако ей было радостно думать, что он перед Богом хочет пообещать ее любить, почитать и защищать в радости и в горе, этим самым простым образом подтверждая, что готов связать с нею свою жизнь, пока смерть не разлучит их.

Из-за всех этих разнеживающих дум она опоздала на работу, хотя идти до дома Цейтлиных по Богадельной было не более десяти минут, а она и не шла, а бежала.

– Извините, Лазарь Соломонович!

С этими словами Вероника вошла в кабинет, где доктор принимал больных.

Но Лазаря Соломоновича в кабинете не было. И такое там творилось, что она ахнула и застыла на пороге.

Стол, за которым он выписывал рецепты, был перевернут вверх распахнутыми тумбами, шкафы тоже были распахнуты, стеклом от разбитых склянок устлан был пол, и остро пахло разлитыми лекарствами.

– Лазарь Соломонович… – с ужасом проговорила Вероника.

На лестнице, ведущей со второго этажа, раздались торопливые шаги. Она бросилась туда и столкнулась с Беллой Абрамовной.

– Что случилось?! – воскликнула Вероника. – Где Лазарь Соломонович?

– Его забрали. – Ужас плескался в темных, как у Яши, глазах Беллы Абрамовны. – Только что.

– Кто забрал? – выдохнула Вероника.

– Детка, милая, да кто же может человека забрать? Чекисты! Руки у Беллы Абрамовны тряслись, булавки выпадали из них. Булавками она пыталась приколоть к волосам маленькую черную шляпку. Вероника лишь теперь поняла, что Белла Абрамовна одета не в домашнее платье, которое всегда бывало на ней по утрам, а в костюм, который надевала в тех редких случаях, когда ее присутствие вместе с мужем требовалось в каких-нибудь государственных учреждениях вроде жилищной конторы.

– Но почему?.. – растерянно проговорила Вероника. – Лазаря Соломоновича – чекисты?! За что?..

– Не сказали. Они ничего не говорят. Вошли утром, я наверху была, со стола убирала после завтрака, услышала, как он говорит, что прием еще не начался, подумал, наверное, что это пациенты… И сразу после – голоса резкие, потом грохот… Я на лестницу, меня один из них загнал обратно, буквально загнал, пинками. Закрыл в комнате и не выпускал, пока его… Когда я вниз прибежала, они уже ушли. И его… увели… Он даже сказать мне ничего не успел, и я…

Она выронила булавки, шляпка упала на пол. Слезы полились из ее глаз.

– Белла Абрамовна, дорогая моя, успокойтесь! – Вероника обняла ее. – Это какая-то ошибка! За что Лазаря Соломоновича арестовывать? Это выяснится, сейчас же выяснится. Да этого просто быть не может!

– У них все может быть. – Белла Абрамовна перестала плакать. – Ты не помнишь, а я помню, что они в девятнадцатом году здесь творили. Когда польские войска входили в Минск. Они тогда всех, кто в подвалах у них был, прямо во дворе у себя расстреляли. Даже тела не убрали, так и лежали все вповалку, и женщины, и совсем дети…

Плечи у нее дрожали, губы побелели.