Оловянная принцесса

Наступила тишина, даже оркестр перестал играть. Никто не двигался, и вдруг Джим оттолкнул тарелку и встал.

Он начал снимать пиджак. Карл фон Гайсберг прошептал:

— Остановись, сумасброд! Глатц — отличный фехтовальщик, он тебя проткнет, как кролика…

Джим почувствовал легкий укол гордости, когда все глаза повернулись к нему, но тут же осудил себя за глупость: ведь он пришел сюда шпионить, а не разыгрывать Д'Артаньяна.

— А вам чего угодно? — с усмешкой спросил Глатц. — Вас это не касается. Вы — иностранец. Не вмешивайтесь в рацкавийские споры.

— Ошибаетесь, — возразил Джим. — Во-первых, вы только что оскорбили английскую леди, я этого вам так не спущу. Во-вторых, несмотря на то что я иностранец, я целиком и полностью верен принцу Рудольфу. Так что если джентльмены примут мою помощь, я рад оказать ее.

Он закатал рукава, желто-зеленые одобрительно закричали и начали стучать кружками по столам, а красно-черные засвистели. Краем глаза он заметил, как оркестр поспешно упаковывает инструменты, опасаясь заварушки. И вдруг Глатц перегнулся через стол и ударил Джима рукой по лицу.

В ту же секунду перед Джимом пронеслись все события, которые должны были последовать за этим: формальный вызов, секунданты, выбор оружия, врачи и он сам на носилках со смертельной раной. Не в первый раз в своей жизни Джим поблагодарил богов за то, что не родился джентльменом. Он сжал кулак и ударил Глатца прямиком в нос.

Тот упал как подкошенный, и тут Джим стал свидетелем лучшей схватки с тех пор, как его вышвырнули из «Розы и короны» после спора о двух тысячах гиней. Переворачивались столы, ломались скамьи, кружки пива использовались как метательные снаряды. «Эти рацкавийцы — крепкие бойцы», — подумал Джим и понял, что напряжение в погребке нарастает с каждой минутой. Могло показаться странным, но в такой дикой потасовке у обычного уличного хулигана оказывалось преимущество над самым тренированным джентльменом. За полминуты Джим вывел из строя троих красно-черных и теперь искал следующую жертву.

Вдруг он увидел Глатца. Тот колотил какого-то упавшего желто-зеленого, поливая его кровью из своего разбитого носа. Джим сбил противника с ног и уже собирался заняться им посерьезнее, как вдруг услышал очень знакомый звук. Полицейские везде звучат одинаково: топот ног в тяжелых ботинках, свист, грохот кулаками в двери. Джим знал, что с ними лучше не связываться. Он схватил свой пиджак, сграбастал за плечо фон Гайсберга и потащил его в сторону кухни. Пухленькая служанка отпрыгнула с дороги, как блошка, и вот они уже очутились в маленьком темном дворике, потом в аллее, а потом в каком-то парке с подстриженными вишневыми деревьями, где, наконец, свалились на скамейку. Карл умирал со смеху.

— Видели лицо Глатца, когда вы ему врезали? Он не поверил своим глазам! А Шайбера, когда он прыгнул на скамью, а другой ее конец взлетел в воздух и прямо в челюсть Вранитцки — бесподобно! Что ж, мистер Тейлор, — продолжил он, — вы неплохо деретесь, чем бы вы там еще ни занимались. Но кто вы? И какое вам дело до принца Рудольфа?

Джим отер кровь с вновь открывшейся раны на руке. Луна ярко светила на взъерошенные кудри и яркие глаза студента, его слегка порванный мундир и оторвавшийся эполет. Вокруг них шумела столица, шум доносился даже из-за реки, мерцавшей, как олово в лунном свете, над нею вырисовывалась скала с развевающимся на вершине Красным Орлом. И Джим принял решение.

— Хорошо, я расскажу все по порядку. Началась эта история в Лондоне, десять лет назад…

Он рассказал Гайсбергу все, с первого появления Аделаиды, крошечной худышки, пропахшей гостиницей миссис Холланд, и до ее вчерашнего признания королем, о котором Джим знал от Бекки.

Студент был поражен. Когда Джим закончил, Карл хлопнул себя по колену, откинулся на спинку скамейки и присвистнул.

— Очевидно, не нужно говорить, что я рискую, рассказывая вам все это, — сказал Джим. — Но я видел, как вы деретесь, и думаю, принцу не повредит, если вы будете знать всю правду. Будут ходить тучи слухов — до Глатца один уже дошел, — и, что самое худшее, некоторые из них правдивы. Она — действительно дитя беднейших трущоб Лондона, она почти не умеет читать и писать. И все же она стойкая, добрая и умная, и она будет сражаться за принца до смерти. Теперь вы знаете все. Вот она какая, ваша принцесса, и вот чем я занимаюсь у нее на службе. Я могу на вас рассчитывать?

Ни секунды не сомневаясь, Карл кивнул и поклялся поднять на защиту принца и принцессы весь «Рихтербунд» — так называлась желто-зеленая фракция.

— Ловлю вас на слове, — обрадовался Джим, и в этот момент соборные часы пробили полночь.

Тут Джим сообразил, что заказанные им сосиски и пиво почти полностью пошли на снаряды до того, как он успел их поглотить, и что он страшно голоден. Потасовки всегда так на него действовали. В Лондоне он зашел бы в какое-нибудь кафе или прошелся бы по Смитфилду, там можно было отведать отличного мяса даже в середине ночи. Но он не знал Эштенбурга, а когда спросил Карла, где здесь можно подкрепиться, тот покачал головой: