Читаем Омар и просвещение полностью

– «Солнце, освещавшее Александра Великого!..» – При сем оратор остановился, чтоб собраться с духом, но Омар не дал ему продолжать, и сказал: – «То же солнце освещает и дураков.» – Вымолвив сие, Омар подошел к толпе софистов, и устремил на них свой проницательный взор, чтоб выбрать годных в солдаты. При всей важности своей, Омар не мог удержаться от смеху, и громко захохотал. Представьте себе, сударыня, что в то самое время, как вы смотрите на сферу, вдруг бы ожили и зашевелились все фигуры зодиака (таков был вид этой толпы). Омар смотрел на эту забавную картину, хохотал и внутренно доволен был собою, что в первом порыве гнева не велел отрубить этих голов, украшенных столь смешными рожами.

Нахохотавшись вдоволь, Омар вошел в огромную залу, в шесть ярусов, и стал расхаживать по ней, помахивая нагайкою, которую всегда имел в руках, насвистывая притом какую-то Турецкую песенку, и поглядывая на книги, стоявшие на полках от низу до верху. Софисты вошли также в Музей, размышляя о причине непонятного для них смеха Омарова. Халиф остановился пред нишем, в котором находились три эмблематические статуи, отличной отделки. – «Апертус, что это значит?» спросил Омар. – «Эти две статуи, держащие рог изобилия, сушь торговля и промышленость, богатые дети бедной матери – просвещения, которое изображает третья статуя, стоящая выше с книгою и циркулем.»

– «А что вы, Гяуры, разумеете под словом просвещение?» примолвил Омар.

– «Государь!» отвечал Апертус: «мне неприлично объяснят тебе этот предмет в присутствии мужей, называющихся жрецами просвещения. Благоволи вопросить их.»

Омар обернулся к толпе, и подозвав к себе старейшего из софистов, облеченного в мантию, шитую золотом, повторил ему вопрос.

Софист поклонился до земли, и сказал: – «Просвещение есть распространение познаний обо всех предметах, подлежащих исключительно уму. А как ум есть единственный признак души бессмертной, которою Небо одарило человека, то первая обязанность его состоит в возделывании ума; ибо попечение об нем удобряет душу, так точно, как попечение о плодоносном древе ведет за собою удобрение земли, на коей произрастает сие древо.»

– «Кудревато!» проворчал Омар. «И так, по твоему мнению,» продолжал он, обращаясь к ученому: «просвещение удобряет душу человека, т. е. делает его лучшим?»

– «Без сомнения!» отвечал софисть.

– «Скажи же мне, в какой стране или в каком городе более просвещения?»

– «В Византии, в Риме и у нас, в Александрии,» отвечал софист. – «Только в этих городах и в прилежащих к ним странах процветают Науки и Философия, а прочия страны погружены в варварстве и невежестве.»

– «Ты солгал, как пес, Гяур!» сказал Омар, не гневно, но насмешливо. «Если б в Византии, Риме и у вас, в Александрии, процветало просвещение более, нежели в других странах, то, в следствие твоего заключения, у вас было бы более добродетелей, нежели у других народов. Однако ж нигде нет столько разврата, безбожия, лжи, измены, коварства и малодушие, как в этих трех городах. – Я родился в стране, которую ты почитаешь погруженною в варварстве и невежестве, но слыхал кое-что о ваших странах мудрости, и знаю, что Рим до тех пор был добродетелен, пока не перенял у Греков их просвещения. Одно из двух: или просвещение ваше есть зло, или вы не понимаете, в чем состоит просвещение. Скажи мне, что содержат в себе все эти книги?»

– «Эссенцию мудрости человеческой,» отвечал софист: «весь свет ума – то, что мы называем просвещением.»

– «Покажи же мне главные предметы вашей мудрости,» сказал Омар.

Софист надулся, как мышь на крупу, и выступил вперед, чтобы показывать Омару разные отделения книг, заслуживающие, по мнению ученого, более внимания. «Вот Феогония, т. е. толки, споры и мнения мудрецов о существе и качестве Божества,» сказал ученый, указывая на огромное отделение книг.

«Вздор!» возразил Омар: «Ла илахе иль Альлаху…. Взгляни на солнце, освещающее и злого и доброго, и мудреца и невежду, и червя и человека! – Вот образ благости Аллаха! Ты сам, Гяур, твоим бесполезным существованием, не доказываешь ли существования всеблагого Бога, творца солнца, звезд и земли? И вы осмеливаетесь рассуждать об этом!..» Омар прибавил к этому несколько бранных слов, которых мне не следует повторять пред вами, сударыня!

Софист не возражал Омару, почитая его невеждою, и, указывая на другое отделение, сказал: – «Это Психология, т. е. мнения и толки мудрецов о душе человеческой.»

– «То есть, мнения и толки слепорожденных о цветах, примолвил Омар. «Далее!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тяжелые сны
Тяжелые сны

«Г-н Сологуб принадлежит, конечно, к тяжелым писателям: его психология, его манера письма, занимающие его идеи – всё как низко ползущие, сырые, свинцовые облака. Ничей взгляд они не порадуют, ничьей души не облегчат», – писал Василий Розанов о творчестве Федора Сологуба. Пожалуй, это самое прямое и честное определение манеры Сологуба. Его роман «Тяжелые сны» начат в 1883 году, окончен в 1894 году, считается первым русским декадентским романом. Клеймо присвоили все передовые литературные журналы сразу после издания: «Русская мысль» – «декадентский бред, перемешанный с грубым, преувеличенным натурализмом»; «Русский вестник» – «курьезное литературное происшествие, беспочвенная выдумка» и т. д. Но это совершенно не одностильное произведение, здесь есть декадентство, символизм, модернизм и неомифологизм Сологуба. За многослойностью скрывается вполне реалистичная история учителя Логина.

Фёдор Сологуб

Классическая проза ХIX века