Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

Поскольку Алп Арслан водрузил свое знамя поблизости от самой высокой точки долины, около стен города Маласгерд, перед ним раскинулась холмистая, плодородная долина. По этой долине выдвигалось воинство христиан, ненавистных руми[12], воинство, которым командовал сам император Константинополя – император, чьи предки были ярыми противниками ислама вот уже на протяжении четырех столетий.

До сих пор Алп Арслан довольствовался набегами далеко в глубь владений императора – направляя передовые отряды всадников в самые жизненно важные части Малой Азии, доныне остающейся цитаделью Азиатского Рима. Эти передовые доверенные отряды терзали руми и вызывали в них ярость до тех пор, пока наконец император не собрал все свои силы для нанесения ответного удара этим осторожным туркам, которые бросали ему вызов столь смело и чьи предки, сыновья Токак Боумана, появились из необъятных просторов Центральной Азии, чтобы победным маршем пройти перед самым носом у Константинополя.

И вот сейчас император выступил со своей тяжелой конницей и тяжелой пехотой, наемными стрелками булгарами, шумными и неистовыми в бою грузинскими всадниками и дружественными армянами, сражавшимися за свою землю против нашествия ислама. Это огромное, медлительное воинство, гибрид, как и войско Сеннашериба, по слухам, насчитывало семьдесят тысяч душ. Медленно двигаясь, оно заполняло долину вслед за отступавшими турками, численностью которых не превышала пятнадцати тысяч.

Христианскому императору, отличному воину, не терпелось вступить в схватку с турецкими всадниками, которые избегали столкновения с ним на протяжении многих месяцев.

Но теперь, к полной неожиданности для своих собственных офицеров, султан Алп Арслан воткнул знамя в землю, расположил конные полки поперек долины и стал ждать прибытия императора.

Странным казалось Джафараку, что пятнадцать тысяч должны остановиться и ожидать, пока их атакуют семьдесят тысяч.

Он слышал, как кто-то из эмиров сказал, будто старая турецкая конница не в силах противостоять натиску более тяжелых уланов-румийцев в рыцарских доспехах. Они говорили об этом лишь тогда, когда считали, что их никто не слышит, никто, кроме придворного дурачка в его шутовском наряде. Но все равно Алп Арслан оставался ждать на том же самом месте, ждать вместе со своей конницей, в то время как передовые знамена христиан все более приближались, медленно перемещаясь в облаках пыли. Джафарак знал, что многие офицеры боятся оказаться в окружении; они привыкли нападать и преследовать или столь же стремительно отступать.

– Этого не произойдет, – медленно произнес Алп Арслан своим низким голосом. – Руми уже разбили свой лагерь, там, вдали, на том конце долины. Они изо всех сил пытаются настичь нас, а мы останемся здесь. Это решено, и это записано. А то, что записано, тому не миновать.

Джафарак, сидевший подле старшего принца, заметил, как сын поглядел на своего отца, словно испугавшись его слов.

«Возможно, – думал шут, – исход сражения следующего дня уже предрешен, как утверждают набожные муллы и как пророчат ученые астрологи». Он думал о нетерпении великого христианского императора, о пустынных пыльных просторах и застывших всадниках – сельджукских турках, тех, которые никогда не ведали поражения в бою. Возможно, все было предрешено, и в конечном счете на следующий день им предстоит только перемещаться назад и вперед, как пешкам на шахматной доске в игре, исход которой предопределен свыше.

Алп Арслан не спал той ночью.

Рахим поднялся еще до наступления рассвета, дрожа от холода и волнения. Он поручил Ярмаку в который раз наточить свой меч и заставил других слуг заняться его боевым конем. Он жадно и торопливо сделал несколько глотков и на мгновение окунул голову в воду. Теперь, когда пробил час битвы, это совсем не напоминало начало охоты за антилопой в степи.

Все здесь оказалось совсем не похожим на то, что ожидал увидеть Рахим. Вместо того чтобы вскочить в седло на рассвете и помчаться вперед с боевым кличем, Рахиму ничего не оставалось делать, кроме как часами беспокойно бродить вокруг своего коня. Завеса тумана вокруг него тем временем постепенно таяла и исчезала, а его люди, сидя на корточках, играли в кости. Когда он взбирался на лошадь, он мог видеть головы и копья всадников, проезжавших мимо, как на прогулке. Время от времени он слышал какие-то звуки, словно ветер мчался над лесной чащей где-то далеко, а однажды вдали, за туманом, раздался громкий ропот, похожий на шум толпы, колышущейся у мечети в Нишапуре в праздничный день.

Когда странный всадник проносился мимо, Рахим закричал ему, нет ли новостей о битве. Всадник, турок, лишь посмотрел на него и продолжил свой путь. Тогда, потеряв всякое терпение, Рахим помчался рысью к своему командиру, эмиру, собиравшему под свои знамена всадников-добровольцев в Нишапуре.

– Пошлите нас вперед, – нетерпеливо крикнул он, – или мы не увидим начала битвы!

К своему удивлению, он узнал, что сражение идет уже несколько часов там, в долине. Хорасанец слышал странные новости.