Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

На вторую ночь они остановились на ночлег у реки Евфрат, разбив шатры и палатки на ее высоком берегу, там, где рос тамариск[24]. Утром им предстояло переплыть реку на пароме, который обслуживал караваны. Ясми лежала, укрывшись несколькими одеялами, щеки ее пылали. Она следила взглядом за каждым движением Омара, но боль мешала ей поворачивать голову.

– Видишь, какая никудышная из меня получается жена, – прошептала она. – Лежу тут и отдыхаю, а мой господин хлопочет вокруг меня. Покажи мне какие-нибудь из украшений, купленных для моей свадьбы.

Чтобы порадовать жену, он поднес к ее постели расшитые шали и украшенные жемчугом покрывала для замужней женщины, и Ясми рассеянно перебирала их пальцами. Он показал ей серебряный обруч с поблескивающим сапфиром.

– Какой красивый, – сказала она, гладя обруч. – Завтра я расчешу волосы и надену его… Скажи, у нас с тобой когда-нибудь будет своя беседка около нашей реки, не этой, а той, нашей, и белые лебеди будут плавать вокруг?

А потом, как-то сразу и внезапно, у нее начался горячечный бред, глаза потускнели. Болезнь захватила ее стремительно. Омар позвал Джафарака, и тот, взглянув на больную, отвел глаза.

– Чума, – прошептал шут.

– Нет, только не это! – вскричал Омар. – Взгляни, разве это не простая лихорадка! Милостью Аллаха она пройдет к рассвету.

Но Джафарак покачал головой:

– Нам остается только молиться.

Кругом развели костры, чтобы отогнать ночной холод. Их алое пламя отражалось на стенах палатки. Между тем Ясми со стоном металась из стороны в сторону, не замечая ни Омара, стоявшего на коленях подле нее, ни горбуна, без остановки бормотавшего в углу священные имена Всевышнего. Пламя костров погасло, остались лишь тлеющие угольки, и тени больше не плясали на ткани.

Джафарак услышал голос Омара:

– Зажги лампу. Она заговорила, она только сейчас коснулась меня. Лихорадка оставила ее.

Когда шут подошел ближе и встал рядом, прикрывая пламя лампы рукой, Ясми лежала неподвижно с закрытыми глазами. Рука ее касалась шеи Омара, губы едва шевелились.

– Жизнь моя… Жизнь моя…

Потом она откинула голову, и Джафарак ждал, не опуская руку от лампы. Он думал, Омар продолжает слушать, и это показалось ему странным, поскольку Ясми уже не дышала. Поэтому он поставил лампу и коснулся плеча Омара.

Погонщики верблюдов сидели у палатки, вокруг пепелища ночных костров. Ветер с пустыни поднял пыль, и она висела плотным облаком, через которое просвечивал огненный шар солнца. Время от времени Джафарак выходил из палатки и садился подле них.

– Он по-прежнему ничего не говорит, – промолвил шут. – И все так же умывает ее закрытые глаза розовой водой.

– Бар-ак-алла, – пробормотал солдат, – а ведь она умерла от чумы.

– Он знает, что она мертва, раз он надел на нее все свадебные украшения и обернул ее грудь покрывалом.

– Лучше бы он выл от горя и рвал на себе одежду, как следует мужчине, когда он в трауре.

– Да, или плакал бы. Но он не заплачет, нет. Эх, она лежит на земле такая вся белая. Какой юной она была… подобно цветку в пустыне, тому, что расцветает после дождя и увядает на следующий день, сразу после первого же порыва знойного ветра.

Мужчины неохотно зашевелились. Странным казалось им рыть столь большую могилу на пригорке под дикой грушей и вносить закрытые носилки в палатку, выделенную для чтения молитвы над умершей. Мужчины к этому не привыкли. К смерти молодых девушек всегда относились иначе, те легко умирали при родах или от болезней, и в этом не было ничего неожиданного. Так было записано, и кто мог изменить то, что было записано? Мужчины с тревогой поглядывали на паром, поджидавший их на берегу.

– А может, – рискнул предположить кто-то, – он впал в безумие? Аллах заслоняет тех, кто страдает.

– Девушек много, – проговорил разговорчивый солдат. – Нынче в Багдаде они идут по восемьдесят серебряных монет…

– Собака! – вскричал Джафарак, подпрыгнув. – Как можешь ты судить из своей собачьей конуры о любви, которая сжигает и убивает?

Он возвратился к палатке и исчез в ней. Он вышел оттуда, чтобы позвать рабов отнести носилки к могиле на пригорке.

– Поторопитесь, – приказал он. – А то господин уже уложил ее в носилки и разложил все подарки около нее, своими собственными руками. Он полагает, ей пора отправляться в путь. Поторопитесь… а то он лежит на земле…

– Но мы не носильщики мертвых! – вскричал погонщик верблюдов. Аллах! Они не возьмут мертвое тело на тот паром…

– Нет, несите к могиле. Могила уже вырыта. Поторопитесь!

Подгоняя испуганных мужчин перед собой, Джафарак откинул в сторону полог, прикрывавший вход в палатку.

– О господин, – сказал он Омару, – мы готовы. Побудьте здесь немного, подождите, пока мы все не сделаем. – И прошептал людям: – Олухи, торопитесь… он знает, он знает. Осторожнее, а то он очнется и заговорит!