Мадден была самой ярой из сторонников политики изоляции. Эта маленькая женщина всегда говорила ровным голосом, никогда не теряла самообладания, и, казалось, всегда располагала целой кучей фактов для обоснования любой позиции. Она возглавляла кафедру Арнольда Тойнби в Кингз-колледж в Лондоне. Ее муж Джерри, тоже ксенолог с солидной репутацией, сопровождал ее и как правило возглавлял оппозицию.
Она встревожилась, узнав, что Джуди Стернберг распорядилась перемещать жучки.
– Чрезмерный риск, – настаивала она. – Нам повезло в первый раз. Благоразумнее было бы дождаться прилета.
Джуди пожала плечами.
– Не вижу, что в этом опасного.
Элизабет закрыла глаза и вздохнула.
– Если «корбы» узнают о нашем существовании, их восприятие мира коренным образом изменится. Их естественное развитие прекратится, – убеждала она, – и они станут зависимыми, как минимум в философии и скорее всего в техническом развитии.
– Это смешно, – заявила Джуди.
– Они будут жить в резервациях! История не знает исключений из общего правила.
Мадден не объяснила, какого именно правила, но в этом не было необходимости. Кто-то-там-как-его объявил, что цивилизация не может пережить столкновение, или интеграцию, или даже простое соприкосновение с более развитой культурой.
– Если мы не вмешаемся, – сказала Джуди, – не так уж много их останется для резерваций.
– Ты преувеличиваешь. Мы обе это знаем. Мы пережили, как минимум, одно такое облако, а другие планеты пережили бог знает сколько. Оно убивает отдельных существ, и это прискорбно. Но оно не уничтожит культуру.
Женщины сидели в их укромном уголке в грузовом отсеке, который кто-то окрестил «оксфордской комнатой».
– Наша обязанность – спасти культуру. Дать шанс на эволюцию.
Да, возможно, она говорила верные вещи. Но Лукаут не был планетарной цивилизацией – горстка городов на узкой полоске суши между огромными океанами. Облако приближалось. После того как атака закончится, вероятно, археологи смогут слетать туда и посмотреть, что осталось от культуры. А ксенологи – отправиться домой.
Материал шел непрерывным потоком. Коллингдэйл отсылал свои исследования Хатчинс и копию – на «Дженкинс».
Сообщения отправлялись ежедневно под вечер. Дэвид считал, что работа отлично продвигается.
Он как раз отправил Мэри радостный отчет о том, какие они делают успехи, когда Джуди попросила его зайти в рабочий кабинет.
Дэвид поспешил на палубу «В», в конференц-зал, который теперь занимали лингвисты. Джуди была там с двумя своими сотрудниками – Терри Макэндрю, жившим возле Лох-Несса, и Гинко Амагавой из Йокогамы.
Она протянула ему распечатку.
– Только что обнаружили. Я подумала, тебе будет интересно. Это отрывок разговора на скамейке.
Текст на языке гумпов был напечатан латиницей. Никто даже не подумал перевести его, и Коллингдэйл оценил этот комплимент. Пришлось напрячься самому.
«– РОМ, ТЫ ЗАМЕТИЛ, ЧТО ХАРКА И КОЛАЙ ПРОПАЛИ?
– ДА. УЖЕ ТРИ НОЧИ. ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ?
– НЕ ЗНАЮ, ЧТО И ДУМАТЬ. НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ НИ О ЧЕМ ПОДОБНОМ.
– ЭТО ПУГАЕТ МЕНЯ.
– МЕНЯ ТОЖЕ ЭТО ПУГАЕТ, РОМ».
Первой мыслью Коллингдэйла было, что похитили двоих детенышей. Или что сбежали двое влюбленных.
– Мы не уверены, что означает «Харка» и «Колай». Но думаем, что это, наверное, звезды.
– Звезды?
Джуди взглянула на Гинко. Глаза у него были темными и тревожными.
– Мы думаем, что они увидели облако, доктор Коллингдэйл.
Архив