– Ох, простите старика, совершенно выжил из ума! Позвольте представиться: Поль Батист Деруа. Это мои картины. Я бы хотел нарисовать ваш портрет, вы позволите?
Конечно же, с этого момента статус Кертиса Мура взлетел до небес, и набросок карандашом, сделанный в тот же день художником, он хранил и по сей день.
Предавшись воспоминаниям, перестав ласкать свое тело, Кертис взглянул на стену: над кроватью висела та самая картина Поля Деруа, с которой началась его вторая жизнь и закончился период уродства. Нарисовать его художник не успел, но собравшийся тогда вокруг творящей набросок знаменитости класс оценил восхваление их одноклассника в полной мере.
– Красота – она внутри. – Делая мелкие штрихи карандашом, вещал месье Деруа, и Кертис слушал его с замиранием сердца.
Сколько лет прошло, а тот день ему запомнился в красках, цветах и запахах и остался одним из наилучших событий в жизни. Потом, конечно, добавились другие счастливые моменты, но этот был переломным. Может быть поэтому неокрепшая психика юного омеги сделала зарубку, что пожилые альфы лучше одногодок, да и других альф в принципе? Может, поэтому он, на спаде карьеры познакомившись с Ричи, так естественно и быстро влюбился в ухоженного, умного, отвратительно богатого альфу? И нисколько не кривил душой, когда клялся перед алтарем.
К тому времени он уже умел подать себя красиво, рассыпая смех колокольчиками, одаривая интересного собеседника то обворожительной, то обольстительной, то лукавой улыбкой, и смог заинтересовать Ричарда Спенсера, подцепить на крючок юной порочности и восхищенного обожания. Это уже потом, после сытой и обеспеченной жизни, поняв, что одних денег и украшений, домов и машин недостаточно, когда тело истосковалось по страстному и долгому сексу, он стал поглядывать на его сына. Вспоминая их первый секс, – неистовый, жаркий, грубый, когда Ричи после званого ужина уехал по делам и они с Гленом остались одни в доме, – Кертис коротко выдохнул, положив руку на приподнявшийся член. Самого лучшего способа проснуться и взбодриться не придумали до сих пор. У них сегодня был насыщенный график и надо было скинуть напряжение, придется все-таки будить соню. Поход к нотариусу, встреча с еще одним отпрыском Ричи – нужно быть во всеоружии.
Кертис стянул и отбросил в сторону легкое одеяло, укрывавшее нижнюю часть Глена и забрался на того сверху, раздвинул его ягодицы и вложил сочащийся смазкой член между двух половинок. Альфа недовольно забормотал и пошевелился, пытаясь согнать его, как назойливую муху. Кертис коротко хохотнул:
– Ты спи, спи, милый, я сам все сделаю.
Он свел ладонями булки, – упругие, накачанные – сжимая ими свой член, и тихо застонал, начиная ёрзать между ними, толкаясь между горячих со сна ягодиц под пошлое хлюпанье увлажнившегося зада. О, он точно знал, как разбудить любовника и его гнев. А как перенаправить его в нужное русло – тут он был мастер. И хоть ночью они знатно потанцевали, но он сейчас был в том возрасте, когда ему всегда было мало и хотелось еще и еще. Успев сделать с десяток полноценных фрикций, он коварно улыбнулся, когда разбуженный и злющий Глен сбросил его наконец-то со спины и придавил своим телом, по некоторым частям которого Кертис понял, что расправа будет бурной и именно такой, как он хотел – жесткой и быстрой.
Обошлись без поцелуев – Кертис привык не рисковать, чтобы окружающие ни в коем случае не заметили истерзанных губ, а уж тем более этого не увидел Ричи. Глен грубо сложил любовника пополам, задрав его длинные ноги к голове, с оттяжкой хлопнул по заду ладонью и вторгся резко и без какой-либо деликатности – это было точно не про него.
Уже давно Кертис привык классифицировать свой секс по степени интенсивности, и сегодняшний он отнес к «родео» – быстро, резко, бурно. И кончил раньше альфы себе на живот, цепляясь за простыни двумя руками, чтобы не елозить по кровати под грубые толчки. Скоро и Глен повалился на него сверху, тяжело дыша и отпуская наконец его пережатые пальцами щиколотки.
– С добрым утром, – отдышавшись, блаженно протянул Кертис. – Готов к сегодняшнему заявлению нотариуса?
– Готов! Надеюсь отец не знал о нас с тобой… Или не верил, если ему донесли слуги.
Глен был красив. Он больше походил на папу, чем на Ричи, поэтому омегу совершенно не грызла совесть по поводу пасынка – они с супругом были разные что по характеру, что внешне. Как говорится, все оставалось в семье – и секс, и честь, и порядок. И как будто бы он не изменял – и тот, и другой были Спенсерами.