Омерта

— Откуда у тебя взялись такие идеи? Они не просто трусливы и потакают человеческим слабостям, они кощунственны. Кто может сравниться в безжалостности с богом? Он не прощает, он не освобождает от наказания. По его указу созданы рай и ад. Он не избавляет мир от горя и печалей. Проявлять милосердие — это его прерогатива. Так почему ты присваиваешь себе это божественное право? Это гордыня. Или ты думаешь, что сможешь создать лучший мир, потому что ты такая святая? Помни, святые могут только шептать молитвы на ухо богу, и такая возможность появляется у них лишь после мученического конца. Нет. Наш долг — разбираться с себе подобными. И с совершенными ими преступлениями. Мы сами вручаем наш мир дьяволу.

Николь аж задохнулась от злости, Валерий и Маркантонио улыбнулись. Асторре наклонил голову, словно в молитве.

Наконец к Николь вернулся дар речи.

— Папа, для моралиста ты слишком жесток.

И уж, конечно, не пример для подражания.

За столом воцарилось долгое молчание. Все раздумывали над своими достаточно сложными отношениями с доном. Николь никогда не верила историям, которые про него рассказывали, но боялась, что они окажутся правдой. Маркантонио вспомнил, как один из коллег застенчиво спросил его: „А как твой отец относился к тебе и другим детям?“

И Маркантонио, обдумав вопрос, зная, что коллега намекает на репутацию его отца, ответил очень даже серьезно: „Мой отец всегда был с нами предельно вежлив“.

Валерий думал о том, сколь похож его отец на генералов, под началом которых он служил. Эти люди не терзались сомнениями насчет моральных принципов, а просто выполняли порученное им дело. И намеченные ими удары всегда достигали цели.

Асторре и здесь находился в особом положении. Он был единственным, кто знал, что репутация дона полностью соответствует действительности. Он помнил их разговор три года тому назад, когда он вернулся из ссылки. И получил от дона очень конкретные инструкции.

Дон сказал ему: „В моем возрасте человек может умереть, защемив палец дверью, или от черной родинки на спине, или от аритмии сердца.

Странно, но люди так редко задумываются о том, что они смертны. Чтобы умереть, совсем не обязательно иметь врагов. Но человек все равно должен заглядывать в будущее, планировать его. После моей смерти мои банки отойдут тебе. Ты будешь контролировать их и делиться прибылью с моими детьми. Учти, что есть группы заинтересованных лиц, которые хотят выкупить мои банки, одну из них возглавляет генеральный консул Перу. Федеральные ведомства продолжают расследовать мою деятельность на основе закона РИКО, чтобы наложить лапу на мои банки. Пусть расследуют.

Они ничего не найдут. Теперь насчет инструкций.

Ни при каких обстоятельствах не продавай банки.

Со временем они наберут мощь и будут приносить еще большую прибыль. А прошлое забудется.

Если случится что-то непредвиденное, вызови мистера Прайора, пусть помогает тебе как главный бухгалтер. Ты хорошо его знаешь. В банковском деле для него нет тайн, и он тоже получает долю прибыли, которую приносят банки. К тому же он присягнул мне на верность. Я познакомлю тебя с Бенито Кракси из Чикаго. Он очень влиятельный человек и также имеет долю прибыли.

Ему можно полностью доверять. Пока я поручу тебе импорт макарон, который приносит неплохие деньги. На жизнь тебе их хватит с лихвой.

А после моей смерти защита моих детей ляжет на тебя. Это жестокий мир, а я воспитал их слишком наивными“.

Тремя годами позже Асторре все еще размышлял над словами дона. Время шло, и он уже склонялся к мысли, что услуги его так и останутся невостребованными. Мир, созданный доном, казался неуязвимым…

Но Николь выложила еще не все аргументы.

— Но ведь проявлять милосердие благородно, не так ли? — спросила она отца. — Ты знаешь, что проповедуют по этому поводу католические священники?

Дон ответил без запинки:

— Милосердие — это грех, притворство, будто обладаешь силами, которых нет. Проявляющий милосердие наносит жертве оскорбление, которому нет и не может быть прощения. На земле от нас этого никто не требует.

— Значит, ты не хотел бы, чтобы к тебе проявили милосердие? — спросила Николь.

— Никогда, — отчеканил дон. — Я не ищу милосердия и не желаю, чтобы оно мне оказывалось.

При необходимости я готов принять наказание за мои грехи.

На том же обеде полковник Валерий Априле пригласил всех на конфирмацию своего двенадцатилетнего сына, до которой оставалось два месяца. Его жена настояла, чтобы это событие состоялось в Нью-Йорке, в церкви, которую не одно десятилетие посещала ее семья. Дон, вступивший в новые взаимоотношения с обществом, приглашение принял.

В холодный воскресный декабрьский полдень семья Априле вошла в собор Святого Патрика на Пятой авеню, залитый лучами лимонно-желтого зимнего солнца. Дон Раймонде Априле, Валерий и его жена, Маркантонио, надеявшийся, что ему удастся быстренько удрать, Николь, вся в черном, этот цвет очень уж ей шел, наблюдали, как сам кардинал в красной шапочке, пригубливая вино, давал причастие и совершал церемониальную божественную пощечину.