Омерзение

Игорь отложил книгу. Ее надо было постоянно держать одной рукой, поскольку мягкая глянцевитая обложка не позволяла как следует разогнуть страницы, да так и оставить, – нет-нет, развалится моментально. А если не держать – захлопнется. Приходилось освободить обе руки для сложных манипуляций с венским рулетом и чашкой кофе. Рулет ужасно привлекал тем, что всякий раз бывал сделан весьма правильно: не слишком сух и не слишком влажен, бисквит, а не хлеб с водой, крем безо всяких кислинок, и притом в достаточном количестве. С кофе дело обстояло сложнее. Надо полагать, европейцы обнаружили у аборигенов какой-нибудь сложный ритуал изготовления напитка, или уж во всяком случае, непростой кулинарный рецепт. По обычаю, гости-завоеватели выиграли во времени за счет качества. К чему им эти сложности? В главном функционирует? Вот и прекрасно, это и есть деловой подход. За века внутри кофе появилась настоящая иерархия. Тот-самый-кофе-каким-он-должен-быть остался для аборигенов, если только они выжили и смогли сохранить секрет. Кофе-в-максимальном-приближении – для людей весьма состоятельных. Кофе-ничего-себе – как продукт кофемолок, кофеварок и «восточных» жаровень с песком. Кофе-для-всех – быстрорастворимый, любимый миллионами за экономию времени. Эрзац-кофе – для военных эр и прочих голодных годов. В этом кафе хозяин сделал выбор между истерическим визгом кофемолки и честным пользованием непрестижной баночкой в пользу баночки. Никогда Игорь не был знатоком кофейных ароматов. Данный конкретный кофе не испускал флюидов жженой резины, и слава богу.

Кроме того, здесь было тихо. Ни одна проклятая соковыжималка (стареющая кофемолка) не пыталась возмущаться несчастливой личной жизнью. Здесь было раза в три тише, чем наверху, на улицах.

Отложив книгу, Игорь осознал, что добрая тишина испорчена металлическими скрипами. Он захотел было поискать глазами источник э-э-э омерзительный скрипучий источник, но потоки техно сейчас же прекратились, и вкрадчивый голос, весь в бархатных академических перекатах, зазвучал в неприятной близости:

– Я, конечно, завсегдатай в этом кафе всего лишь два или три месяца, но и это не так уж мало. За все это время я не видел ни разу, чтобы кто-нибудь добавлял в салатик по вкусу философское чтиво. Тем более не чаял в наши дни, в центре Москвы увидеть молодого человека, искренне заинтересованного Эволой, этим махровым консерватором. Что у вас на очереди? Макиавелли? Или «Техника государственного переворота» Курцио Малапарте? Логично было бы закончить Малапарте, начав Эволой!

– Добрый день.

– Да-да. Здравствуйте, молодой человек.

– Вам не дашь и сорока пяти.

– Мне сорок один. А причем здесь это?

– Вы не до такой степени стары, чтобы называть меня «молодой человек».

– Ха-ха. Хм. Извините, профессиональное. Привык, знаете ли, со студентами. Семнадцать лет преподаю, знаете ли. Доцент Механико-технологического института, кафедра философии. Леонид Григорьевич.

Игорь недобро покосился на Леонида Григорьевича. Недобро-недобро, как пес в подъезде косится на не-хозяина, когда хозяин рядышком. Бульдожки при этом выразительно работают бровью: вверх-вниз-вверх-вниз – в тональности угрожающего презрения. Бровью Игорь так не умел, а попросту изречь ритуальную формулу «отвалимужикченепонял» не смог бы даже в сильном подпитии. Леонид Григорьевич вальяжно расположил свое безногое тело в инвалидной коляске. Видимо, коляска двигалась, откликаясь на нажатие кнопочек, обильно разбросанных по пульту управления. Эта черная коробочка облюбовала правую ладонь доцента. Доцент победно поглядывал на Игоря, наметанным глазом определив ту степень цивилизованности, которая напрочь исключает «отвалимужикченепонял». Будем общаться, знаете ли. Быть может, вступим в диспут. Все в Леониде Григорьевиче пело победную песнь «попался, не уйдешь», все, а не только очи. Эспаньолка победно топорщилась кверху, немыслимая какая-то борсалина, одетая по-щегольски набок (как будто женщинам нужны безногие калеки), победно загибала поля, часики победно поблескивали, золотой корпус, кажется. С каких это пор доценты по кафедре философии столько получают в России? В целом восемь. Или даже девять. Господи Иисусе, кошмар какой.

Игорь тоскливо вздохнул: не избежать. Какая еще нужна этому миру философия, чтобы вторгаться в его душу и его покой? Какой еще доцент? Какая математико-технология? Или механико-…? Положительно, Леонид Григорьевич твердо решил использовать все преимущества собственного увечья. Никак нельзя отказать его незваному вторжению в мирных переговорах или приграничном сражении.

– Игорь.