Омерзительное искусство

Как-то он решил поиграть в князя Владимира и начать борьбу с языческими идолами (деревянными). Взял топор и отправился в лес, где начал рубить священный дуб богини Деметры. «Подожди! — стали ему говорить голоса в голове, — в этом дереве живет дриада, ты ее убьешь!» Эрисихтон ответил, что ему плевать, срубил дерево, из ствола потекла кровь. Энты во главе с Древобородом Фангорном поклялись отомстить, воззвали к Деметре — как мы помним, даме весьма конкретной. Деметра наслала на Эрисихтона проклятие — неутолимый голод. Он съел все в холодильнике в первый же день, ночью сгрыз гречку в пакетах, завалявшуюся на верхней полке кухонных шкафчиков, причем мышиные какашки его не смутили, уничтожил все консервы. На следующий день пошел в магазин и опустошил все полки. Дома он ел и ел, жрал и жрал. Еды не хватало, деньги кончились очень быстро, а воровство из супермаркетов самообслуживания — дело уголовно наказуемое, стремался.

Тут вернулась Мнестра — бог Посейдон разлюбил ее и освободил из сексуального рабства, а дар не отобрал. Она принялась жаловаться папе, а тот, страдающий приступами булимии, думал лишь об одном. Нет, не о том, чтобы ее съесть — так бы Эрисихтон попал в другую главу данной книги.

Он придумал хитрый план: каждый день Мнестра превращалась либо в корову, либо в лошадь, либо в козу. Он отводил ее на рынок, продавал, на вырученные деньги покупал себе еще еды. Мнестра в зверином обличье шла на поводке в дом нового хозяина, ночью превращалась в человека и сбегала домой. Система работала хорошо, но проклятье набирало силу, покупной еды не хватало. Во время одного из приступов голода Эрисихтон сгрыз сам себя и умер.

Ян Стен. «Эрисихтон продает свою дочь Мнестру». 1650–1660. Государственный музей (Амстердам)

Картина иллюстрирует сцену очередной продажи царем Эрисихтоном своей дочери Мнестры. На первый взгляд картина кажется бытовой сценкой в пейзаже, вполне в духе Брейгеля — современника автора. Мифологический подтекст выдает лицо Эрисихтона и венок на голове — нетипичные для голландских крестьян. На покупателе надет необычный тюрбан, что еще раз указывает на «псевдоисторический» жанр картины. Мнестра изображена в человеческом обличье, причем в позе, напоминающей кающуюся Магдалину. Это против указаний мифа, говорящего, что ее продавали в виде животного. Однако поскольку на полотне присутствуют и гигантское дерево, и топор, это значит — художник соединяет в одном пространстве сразу несколько временных измерений истории.

Вот эта Мнестра-оборотень и стала, по некоторым версиям, женой Автолика-гипнотизера. Сыновья Автолика ничем не прославились, а вот дочерью была Антиклея. Если ты родилась в такой семье, то в подростковом возрасте ты вряд ли будешь сидеть в теремах и вышивать бисером. Антиклея в юности тусила с Артемидой, бегала с ней в ее отряде мускулистых охотниц. Чем это чревато — мы уже в курсе. Возможно, Антиклее приходилось убивать дерзких подглядывающих юношей; уж оленей — точно приходилось. Потом она вышла замуж за царя Итаки Лаэрта (в платье от Шанель начала двадцатых оттенка красного вина с заниженной талией без рукавов со сложнокроенной юбкой и огромным красным бантом на левом бедре).

Но судя по тому, какого классного сына воспитала — и в браке Антиклея осталась женщиной интересной и весьма многосторонней.

Когда стало определенно ясно, что «Одиссей не вернется» и женихи Пенелопы начали роиться, как пчелы вокруг Винни-Пуха на воздушном шарике, оба родителя Одиссея были еще живы. Отец — Лаэрт, давно уже вышедший в отставку с поста царя, заявил «я устал, я ухожу», демонстративно надел резиновые сапоги, отключил мобильный телефон со словами «там все равно не ловит», сел на ржавую «Ниву» и укатил в Рязанскую область за 100 км от ближайшего города. Там у него была любимая дача без газа, водопровода и электричества. Что он там делал, мы не знаем, но по косвенным данным, сопоставив некоторые стихи Гомера со строчками Овидия, предположим, что сажал картошку и гнал самогон.