Омлет по-византийски (сборник)

Тетушка позволила себе улыбнуться той улыбкой, которую вполне можно было бы квалифицировать как усмешку.

– Овец в парке не было потому, – пояснил холостяк, – что маме принца однажды приснился сон, будто ее сына убьет либо овца, либо упавшие с полки часы. По этой причине у принца в парке никогда не было ни одной овцы, а во дворце – часов.

Тетушка подавила вздох восхищения.

– А принца убили часы или овца? – спросил Сирил.

– Он до сих пор жив, поэтому мы не знаем, сбудется ли сон, – равнодушно заметил холостяк. – Как бы там ни было, овец в парке не было, а вот поросята бегали повсюду.

– А какого они были цвета?

– Черненькие с белыми мордочками, белые в черную крапинку, совершенно черные, серые с белыми пятнами, а некоторые были и вовсе белые.

Рассказчик помолчал, чтобы дети могли полнее представить себе все богатства парка, а затем продолжал:

– Берта опечалилась, увидев, что в парке нет цветов. Она со слезами на глазах обещала своим тетушкам, что не сорвет ни одного принадлежащего принцу цветка, и собиралась сдержать свое обещание, поэтому понятно, что попала в глупое положение, когда обнаружила, что в парке нечего рвать.

– А почему там не было цветов?

– Потому что их съели поросята, – незамедлительно ответил холостяк. – Садовники сказали принцу, что можно разводить либо свиней, либо цветы, и он решил держать свиней и вообще не иметь цветов.

Решение принца было встречено одобрительным бормотанием присутствовавших – ведь сколько людей поступили бы иначе.

– В парке было еще много чего замечательного. Там были пруды с золотыми, голубыми и зелеными рыбками, деревья, на которых восседали красивые попугаи, произносившие, не задумываясь, умные вещи, и птицы, которые напевали все популярные в то время мелодии. Берта ходила взад-вперед по парку. Ей в нем ужасно нравилось, и она думала: «Если бы я не вела себя так необычайно хорошо, мне не разрешили бы прийти в этот прекрасный парк и насладиться всем, что здесь можно увидеть». Три медали звякали одна о другую в такт ходьбе, напоминая ей о том, какая она хорошая. И как раз в это время в парк явился громадный волк, чтобы схватить на ужин поросенка пожирнее.

– Какого он был цвета? – спросили дети с немедленно пробудившимся интересом.

– Цвета грязи, с черным языком и бледно-серыми глазами, сверкавшими неописуемой яростью. Первым, кого он увидел в парке, была Берта. Ее безупречно чистый фартук блистал такой белизной, что был виден издалека. Берта увидела волка, который крадучись двигался к ней, и подумала, что лучше бы ее никогда не пускали в этот парк. Она побежала изо всех сил, а волк огромными прыжками понесся за ней. Ей удалось добежать до зарослей мирта и спрятаться в самом пышном кусте. Волк принялся обнюхивать все ветки, высунув черный язык, при этом его бледно-серые глаза яростно сверкали. Берта ужасно перепугалась. «Если бы я не вела себя так необычайно хорошо, я была бы сейчас дома и в безопасности», – думала она. Между тем мирт пах так сильно, что волк не мог учуять Берту, а кусты были такие густые, что ему долго пришлось бы в них рыскать, прежде чем он смог бы увидеть ее, поэтому он решил, что лучше схватить поросенка. Берта дрожала оттого, что волк рыщет так близко от нее, и когда она в очередной раз задрожала, медаль за послушание звякнула о медали за хорошее поведение и прилежание. Волк уже собрался было уходить восвояси, но вдруг услышал, как звякнули медали. Он остановился и прислушался; они снова звякнули прямо в кусте, совсем рядом. Он бросился в куст, яростно и торжествующе сверкая бледно-серыми глазами, вытащил Берту и съел ее до последнего кусочка. От нее остались только туфли, клочья одежды да три медали за то, что она была хорошей.

– А поросят он не ел?

– Нет, они убежали.

– Начало у сказки плохое, – сказала девочка поменьше, – но конец прекрасный.

– Такой замечательной сказки я еще не слышала, – твердо заявила старшая из девочек.

– Самая замечательная сказка, которую я когда-либо слышал, – сказал Сирил.

Иное мнение высказала тетушка.

– В высшей степени неподходящая история для маленьких детей! Вы перечеркнули плоды многих лет тщательного воспитания.

– Что ж, – проговорил холостяк, собирая свои вещи и готовясь выйти из вагона, – зато я заставил их тихо просидеть десять минут, а это больше, чем удалось вам.

«Бедная женщина! – думал он, шагая по платформе станции Темплкоум. – Теперь с полгода, а то и больше эти дети будут приставать к ней на людях, требуя, чтобы она рассказала им неподходящую сказку!»

Чулан