Мне повезло больше Витьков – мое генеалогическое древо на семь поколений вглубь совпало с древом Евгения Устинова, с той лишь разницей, что его предок, сын Петра Устинова, унаследовал отцовскую фамилию, а моего записали Петровым. У нас даже родителей зовут одинаково – Николай и Ирина. Семь поколений симметрии создают настолько похожих людей, что пара оригинал-копия становятся неким подобием системы запутанных квантов света, только сквозь границы миров: я думаю почти то же самое, что и Евгений там у себя в Дольнем мире. Поэтому то, как я писал эту версию "Омнигенезиса", больше всего походило на смесь археологических раскопок с клинической самодиагностикой – в большей степени припоминание и узнавание, чем сочинение.
Поэтому я и оговариваюсь, что моя работа – это несовершенная реконструкция. Возможно, история, которую в Дольнем мире написал Федор Кузнецов, была более сфокусированной на каком-то одном персонаже, или же, напротив, единство действующего лица там не имеет такого значения для сюжета, как у нас. Возможно, текст "Омнигенезиса" Кузнецова более ясен, в то время как для меня некоторые места, например, отказ Благодати от регенерации зрении и слуха, остались загадкой. А может, он был еще более туманным и пунктирным, так как это, все-таки, рассказ самого Премудрости Господней, которому нет нужды тратить много слов на то, что и так понятно тем, кто должен понимать, а я додумал то, чего не происходило. Также нельзя исключать, что я напутал что-либо существенное уже в примечаниях к основному тексту. В конце концов, какой бы копией кого-то другого я ни был, доля творчества в моей труде оказалась слишком высока для того, чтобы считать данную версию "Омнигенезиса" простым списком.
Надеюсь, что этот труд был важен для создателя, и он поправлял меня там, где я уходил слишком далеко от правды.