Омоложение доктора Линевича

Крутиков процедил сквозь зубы (он, видимо, понял, что дело не выгорит):

— Однако!

— Я не понимаю, что плохого, — в тон ему подал голос Лобойко, — если в квартире имеется гигиенический санитарный узел?! Мы все — за гигиену!

— Святая правда, — согласился повеселевший Беседин. — Ну-с, так вот что, товарищи гигиенисты… Детский садик, по-моему, нужнее, чем дорога для ваших автомобилей. Ясно?

— Ясно, — недобрым голосом подтвердил, вставая, Крутиков. За ним поднялись и остальные. — Я буду жаловаться редактору на ваше отношение к нуждам трудящихся.

— В редколлегию! — запальчиво сказал Лобойко. Откровенно расстроилась только Гнушевич. Показавшиеся на ее глазах слезы размазали черный карандаш.

— Выходит, — прошептала она, — опять мне с замужеством подождать. — Она обратилась к Беседину: — А вы мне не можете дать сейчас бумажку? Ну, о том, что хотя бы в будущем году уж наверно асфальтовая дорога будет проложена?

— Зачем вам бумажка? — искренне удивился Беседки.

— А я бы ему показала! Он говорит: вот выхлопочешь асфальт, я смогу тебя в своем «Москвиче» возить, а какая же женитьба без асфальта?

Беседин всмотрелся в несчастное лицо посетительницы, и… ему уже стало не смешно. «Искреннее человеческое горе — всегда горе, хотя бы оно и возникло по смешному поводу», — подумалось ему.

Когда посетители ушли, Беседин задумался. Как ему лучше разведать всю историю этого бедняги Линевича? Конечно, какие-то сомнения, и, пожалуй, немалые, остались у него в душе. Омоложение до такой степени не вязалось со всем тысячелетним человеческим опытом, что полностью поверить в возвращение старика к молодости было бы противоестественным. А ведь, с другой стороны… Нет, надо, надо отправиться в институт. Линевич работал именно там! Проверить, расспросить. Только без предубеждения! Это — главное. Предубеждение погубило немало великих открытий. Даже Наполеон, выгнав изобретателя подводной лодки, лишил себя единственного шанса на победу над Англией с ее могущественным парусным флотом!

Беседин встал, взял шляпу — и в эту минуту позвонил на его столе телефон и сказал голосом помощницы редактора:

— Вячеслав Дмитриевич, вас к редактору.

В приемной редактора Беседин увидел своих посетителей. Они смотрели вбок, и только мадам Гнушевич, будучи, видимо, добродушной и незлопамятной женщиной, улыбнулась ему, как старому знакомому, и даже пыталась что-то сказать, однако сидевший рядом Лобойко толкнул ее в бок, и она испуганно замолчала.

Помощница, сдержанная и, видимо, хорошо воспитанная женщина средних лет, в очках с изящной, под золото легкой оправой, приветливо сказала Беседину:

— Входите. Степан Федорович вас ждет.

И глазами показала на трех посетителей: это, мол, по их делу.

Беседин понимающе кивнул головой и толкнул тяжелую дверь…

— У вас отличный материал, — сказал ему редактор. — Вот эти трое… Обидели их! Да к тому же нарушили план. Проверьте и давайте!

— Я уже проверил, — мрачно сказал Беседин.

— Ну и что же?

— Вместо шоссейной дороги, которой будет преимущественно пользоваться небольшая группа владельцев дач, — уже разгораясь, сказал Беседин, — исполком совершенно правильно построил в районном центре детский садик, в нем ощущалась острая нужда.

— Странно, — насмешливо сказал редактор. — Странно, что вы присваиваете себе функции, так сказать, Госплана. План утвержден? Утвержден. А вы не согласны?

— Да, я не согласен, — запальчиво подтвердил Беседин. — Просто произошла ошибка, и ее исправили те самые люди, которые ошиблись. Зачем же нам их громить? Ведь они, по существу, правы…

— Допустим, — неожиданно согласился редактор. — Выходит, фельетона у нас нет?

— Есть! — неожиданно для себя очень решительно ответил Беседин. — Затерли величайшее открытие!

— Какое? — оживился редактор.

— Средство омоложения! Ученые бюрократы не дают ему ходу.

Беседин сказал это с разбега и тотчас пожалел: насмешливые глаза редактора зажглись каким-то дьявольским огнем. С полного редакторского лица вмиг слетел налет скуки, и он весь задвигался.

— Как-как? — театральным шепотом переспросил он. — Омоложение? Советский Фауст и бюрократы Мефистофели?

Неожиданно редактор захохотал. Он плакал от смеха и вытирал слезы платком. Беседин и не подозревал, что важный и всегда хмурый шеф способен так веселиться. Но это открытие вовсе не обрадовало молодого журналиста.

— Ничего смешного! — сердито воскликнул Беседин. — Мною собран почти весь материал!

— Ах, почти! — сказал редактор, пряча платок в карман. — Ну вот, когда соберете без «почти», зайдете ко мне. У меня все.

Беседин ушел, уже твердо решив писать фельетон в защиту Линевича.

В приемной навстречу Беседину поднялась вся троица в уверенности, что он к ним сейчас же обратится, но журналист прошел мимо с каменным лицом и вышел в коридор. Шаги его замерли.