ОМУ

Мы и раньше слышали о замышляемом визите и догадывались о его цели. Так как мы находились в ведении консула, то все расходы по нашему содержанию, конечно, оплачивались им из казенных сумм; поэтому его приятель портовый врач, уверенный в хорошем заработке, надумал дать нам возможность пользоваться его услугами. Правда, было несколько неудобно предлагать нам лекарства, в которых на судне, по его утверждениям, мы совершенно не нуждались. И все же он решил отбросить всякое стеснение и навестить нас.

О его приближении нас предупредил один из дозорных. Кто-то предложил дать ему войти, а затем засадить в колодки. Но Долговязый Дух придумал лучшую шутку. В чем она заключалась, мы вскоре увидели.

Доктор Джонсон подошел с самым вежливым и дружелюбным видом и, положив свою трость на колодки, стал переводить взгляд о одной лежавшей перед ним фигуры на другую.

— Ну, ребятки, — начал он, — как вы сегодня себя чувствуете?

Напустив на себя полную серьезность, моряки что-то ответили, и он продолжал:

— А те бедняги, которых я на днях смотрел… я имею в виду больных… как они? — и он принялся испытующе оглядывать всю компанию.

Наконец, он остановил взор на одном матросе, придавшем своему лицу самое страдальческое выражение, и сказал, что у того чрезвычайно больной вид.

— Да, — грустно произнес матрос, — боюсь, доктор, скоро я отдам концы! (морское выражение, означающее расставание со здешней жизнью) — Он закрыл глаза и застонал.

— Что он говорит? — спросил Джонсон, с живостью обернувшись.

— Ну, — воскликнул Жулик Джек, взявший на себя обязанности переводчика, — он хочет сказать, что скоро загнется (умрет).

— Загнется! А что это значит в применении к больному?

— О, понимаю, — сказал он, когда ему объяснили значение этого слова; и, переступив через колодки, он пощупал у матроса пульс.

— Как его фамилия? — спросил врач, обернувшись на этот раз к старому Адмиралтейскому Бобу.

— Мы называем его Звонарь Джо, — ответила эта почтенная личность.

— Так вот, ребята, вы должны как следует заботиться о бедном Джозефе, а я пришлю ему порошки с указанием, как их принимать. Кто-нибудь из вас, полагаю, умеет читать?

— Вот тот малец умеет, — ответил Боб, махнув рукой в мою сторону, словно указывал на парус в открытом море.

Осмотрев остальных (некоторые были действительно больны, но уже поправлялись, другие только притворялись, будто страдают различными недугами), Джонсон вернулся на прежнее место и обратился к нам со следующими словами:

— Ребята, — сказал он, — если еще кто-нибудь из вас заболеет, дайте мне знать. По распоряжению консула я буду навещать вас каждый день; вообще, если кто расхворается, моя обязанность прописать лекарство. Резкое изменение питания после высадки на берег для вас, моряков, чертовски опасно, а потому будьте осторожны при употреблении в пищу фруктов. До свидания! Завтра утром я первым делом пришлю вам лекарства.

Как я склонен подозревать, Джонсон, хотя и не отличавшийся особой сообразительностью, все же смутно догадывался, что мы над ним издеваемся. Однако он решил не обращать внимания на наше поведение, коль скоро оно соответствовало его планам; итак, если он и видел своих пациентов насквозь, то не показывал этого.

В назначенное время действительно появился подросток туземец с маленькой, сплетенной из пальмовых листьев корзинкой, наполненной порошками, коробочками с пилюлями и пузырьками; к каждому лекарству была прикреплена бумажка с фамилией и указанием способа употребления, написанными крупным круглым почерком. Матросы, почему-то решившие, что в некоторых бутылочках содержатся настойки на спирту, сразу набросились на корзинку. Однако доктор Долговязый Дух настаивал на своем праве в качестве врача первым прочесть этикетки, и в конце концов корзина с общего согласия оказалась у него в руках.

Прежде всего была извлечена большая бутылка с наклейкой: «Для Уильяма — хорошенько втирать».

От бутылки определенно пахло спиртным; передавая ее больному, доктор наскоро проверил, годится ли ее содержимое для употребления внутрь, и был ошеломлен результатом.

Тут все страшно взволновались. Порошок и пилюли единодушно признали неходким товаром, а обладателей пузырьков объявили счастливцами. Должно быть, Джонсон достаточно знал матросов, и некоторые лекарства приготовил по их вкусу — так во всяком случае предполагал Долговязый Дух.[67] Как бы там ни было, к бутылочкам приложились все; и если аромат был приятный, то предписание оставляли без внимания, а содержимое отправлялось по одному и тому же пути.

На самой большой посудине, настоящей бутыли, от которой шел запах жженого бренди, надпись гласила: «Для Даниэля, пить без ограничения, пока не выздоровеет». Черный Дан немедленно к этому приступил и прикончил бы все в один присест, если бы бутылку не удалось после жестокой борьбы вырвать у него из рук и пустить вкруговую подобно пиршественному кубку. Старый моряк пожаловался Джонсону на последствия неумеренного поглощения фруктов.