Ому

Владельцем оказался Тонои, вождь рыбаков — тот самый человек, который как-то, находясь под возбуждающим действием спиртного, сорвал со своих чресл куцую повязку из таппы и сообщил мне, что он связан кровным родством с самой Помаре и что его мать происходила из славного рода жрецов, чья власть, олицетворявшаяся бамбуковым посохом, простиралась в старину на весь тогда еще языческий остров Эймео. Королевская и поистине почтенная родословная! Но к описываемому мною времени темнокожий аристократ находился в стесненных обстоятельствах, а потому охотно согласился уступить десяток-другой акров ненужной ему земли. Взамен он получил от чужеземцев два или три старых ревматических ружья, несколько красных шерстяных рубах и обещание заботиться о нем, когда он состарится: у плантаторов он всегда найдет для себя приют.

Вознамерившись занять в доме более приятное положение тестя, он без обиняков предложил своих двух дочерей в жены, но в качестве таковых от них вежливо отказались; наши искатели приключений, хотя и не прочь были поухаживать, не хотели связывать себя матримониальными узами и не прельстились даже столь блестящим родством.

Подданные Тонои рыбаки из рощи были жалкими созданиями. Вдалеке от отеческих забот миссионеров, они предавались лени и всякого рода порокам. Бродя утром по опушке, вы то и дело натыкались на них; одни дремали в пирогах, вытащенных на берег в тень кустов, другие лежали под деревом и курили, а еще чаще играли в камешки, хотя трудно сказать, что, кроме небольшого количества табаку, могло служить ставками в их примитивных играх. Были у них и другие нехитрые развлечения, по-видимому доставлявшие им большое удовольствие. Что касается ловли рыбы, то ей они уделяли лишь ничтожную часть времени. В общем же это был веселый народ, живший в бедности и безбожии.

Тонои, старый греховодник, каждое утро обязательно играл в камешки, прислонившись к упавшему стволу кокосовой пальмы, причем седовласый шулер-туземец постоянно обжуливал его и отбирал половину табаку, который он получал от своих друзей плантаторов. Под вечер он брел обратно к их дому, где проводил время до утра, то покуривая, то подремывая, а иногда разглагольствуя о злополучной судьбе рода Тонои. Но подобно другим беспечным, выжившим из ума старикам, он обычно бывал совершенно доволен своей привольной жизнью на всем готовом.

В общем долина Мартаир была самым спокойным местом, какое только можно вообразить. Если бы удалось заставить москитов убраться, то провести там август было бы очень приятно. Однако, как вскоре увидит читатель, Долговязому Духу и мне не повезло, и нас ждало иное.

Глава 53

Земледелие в Полинезии

Плантаторы оба были прямодушные парни, но во всем остальном совершенно не походили друг на друга.

Один был высокий крепкий янки с желтоватым удлиненным лицом, родившийся в лесной глуши штата Мэн, другой — низенький лондонец, который, впервые открыв глаза, увидел Монумент. ^[100]

Зик, янки, гнусавил, подобно треснувшей виоле, а Коротышка (как называл его товарищ) произносил слова, как настоящий кокни. ^[101]Он, хотя и не принадлежал к числу самых высоких людей в мире, был красивым парнем лет двадцати пяти. На его щеках играл прекрасный англо-саксонский румянец, ставший еще гуще от бродячей жизни; он смотрел на божий свет широко раскрытыми голубыми глазами, а на голове у него вились густые светлые волосы.

Зик красотой не отличался. Уродливый, сильный человек, он мог справиться с любой физической работой; и это было все. Глаза ему служили, чтобы смотреть, а не строить глазки. По сравнению с лондонцем он казался серьезным и довольно молчаливым, но, несмотря на это, в нем таилось много доброго старого юмора. В остальном он отличался прямотой, добродушием, умом, решительностью и, подобно Коротышке, полной безграмотностью.

Эта пара, хоть и представляла несколько странное сочетание, прекрасно ладила между собой. Но так как никогда не бывает, чтобы при объединении двух человек для совместного дела один из них не взял верха над другим, то в большинстве случаев распоряжался Зик. Заразившись от него, Коротышка тоже проникся духом несокрушимого трудолюбия и бог весть какими идеями насчет способов сколотить состояние при помощи их плантации.

Нас это сильно беспокоило, ибо мы без всякого удовольствия предвкушали, как наши хозяева на своем собственном примере будут учить нас работать не щадя сил. Но теперь было слишком поздно жалеть о содеянном.

В первый день, благодарение судьбе, мы ничего не делали. Считая нас пока что гостями, они несомненно думали, что было бы неделикатно предложить нам работать, прежде чем наше прибытие не будет должным образом отпраздновано. На следующее утро, однако, оба плантатора имели деловой вид, и нам пришлось взяться за работу.

— Ну, ребята, — сказал Зик, выбивая после завтрака трубку, — надо приступать. Коротышка, дай вот ему, Питеру (доктору), большую мотыгу, а Полю другую, и пошли.