Ому

Озадаченный всем этим, я решил установить, если окажется возможным, какое представление они имели о религии, если вообще его имели; но так как вмешательство постороннего человека в духовную жизнь дело довольно деликатное, то я приступил к нему со всей мыслимой осторожностью.

Ярдах в трехстах от владений капитана Боба в уютной маленькой хижине поселился старый туземец Фарноу, который недавно удалился на покой, оставив должность что-то вроде скорохода королевы. Возможно, он выбрал такое близкое соседство с нами ради тех преимуществ, какие оно давало для приобщения его трех дочерей к хорошему обществу. Как бы то ни было, сестры (имейте в виду, ревностные христианки), нисколько не возражали против ухаживания такого услужливого и галантного кавалера, как доктор, и любезно дали ему разрешение дружески навещать их, когда ему вздумается.

Как-то вечером мы отправились к Фарноу и застали девиц дома. Мой долговязый приятель занялся с двумя младшими девушками, которые ему больше нравились, игрой в разыскивание камешка под тремя кучами таппы. Что до меня, то я сидел на циновке со старшей дочерью Айдией, забавляясь ее травяным веером и пополняя свои сведения о таитянах.

Случай оказался благоприятным, и я начал:

— Ну, Айдиа, ты миконари? — В более распространенном виде моя фраза звучала бы: — Между прочим, мисс Айдиа, вы принадлежите к церковной общине?

— Да, мой миконари, — ответила она.

Но за этим утверждением сразу же последовали некоторые оговорки, настолько любопытные, что я не могу не упомянуть о них.

— Миконари эна (член церковной общины здесь), — воскликнула она, приложив руку к губам и сделав сильное ударение на наречии. Подобным же образом и с теми же восклицаниями она прикоснулась к глазам и рукам. После этого весь ее вид мгновенно преобразился, и жестами она безошибочно дала мне понять, что в некоторых других отношениях она не совсем «миконари». Короче говоря, Айдиа была

Христианкой доброй сердцем,
Но подлинной язычницею плотью.[84]

Объяснение закончилось тем, что она прыснула со смеху, вслед за нею расхохотались ее сестры, и мы с доктором из боязни показаться глупыми тоже присоединились к ним. Как только позволила благовоспитанность, мы распрощались.

Лицемерие в вопросах религии, столь явное у всех обращенных в христианство полинезийцев, крайне необдуманно поощряется на Таити ревностным и во многих случаях насильственным проведением мер для поддержания духовного благополучия среди островитян. Правда, это относится лишь к низшим сословиям, а для знатных делается исключение.

Воскресными утрами, когда выясняется, что в маленьких церквах нет особой надежды на значительное стечение молящихся, во все стороны рассылают группы здоровых парней с дубинками загонять паству. И это достоверный факт.[85]

Эти молодчики представляют собой церковную полицию, их всегда можно узнать по большим белым шарфам, которые они носят. В будни они заняты не меньше, чем по воскресеньям; нагоняя ужас на жителей, они рыскают по всему острову и выслеживают, не совершил ли кто преступления против нравственности.

Они даже собирают штрафы, обычно взимаемые травяными циновками, за упорное уклонение от посещения церковной службы и за другие проступки, относящиеся к юрисдикции духовного суда миссионеров.

Старый Боб называл этих парней «каннакиперами», по-моему, это испорченное слово «констебль».

Он имел против них большой зуб. Однажды, возвращаясь домой, он узнал, что двое «каннакиперов» как раз в это время делают у него обыск, и спрятался за кустом; когда они вышли, два зеленых плода хлебного дерева, брошенные невидимой рукой, угодили им в спину. Свидетелями этого были матросы из Калабусы, а кроме того несколько туземцев; последние, когда непрошеные гости исчезли из виду, стали восторженно расхваливать капитана Боба за храбрость, в чем их горячо поддержали присутствовавшие местные дамы. Женщины особенно сильно ненавидят «каннакиперов», и этому не приходится удивляться: мерзкие наглецы заглядывают к ним в любой час и постоянно суют нос в их интимные дела.

Кулу временами охватывали патриотические настроения, и тогда он задумывался над окружающим, скорбел о том зле, под тяжестью которого стонала его страна, и часто ругал закон, разрешавший совершенно постороннему человеку вмешиваться в личную жизнь. Это нередко создавало неприятности и для него самого — изрядного ловеласа. Он считал «каннакиперов» очень надоедливыми людьми.

Мало того, что они были чрезмерно любопытны, они еще завели себе привычку каждый день обедать в одной из хижин, расположенных в подведомственном им районе. Хозяин дома всегда относился к подобным вещам изумительно кротко. Но ему только и оставалось, что быть как можно гостеприимней.

Эти господа неутомимы. Глубокой ночью они рыскают вокруг домов, а днем выслеживают влюбленные пары в рощах. Однажды, впрочем, охота кончилась для них полной неудачей.

Дело было так.