Ому

На равнинах Эймео самым распространенным деревом является «ати» — очень высокое с толстым стволом и широкими листьями, по форме напоминающими лавровые. Древесина у него великолепная. На Таити мне показывали узкую полированную доску, достойную того, чтобы из нее сделали шкатулку для короля. Вырезанная из сердцевины ствола доска была густого ярко-алого цвета с желтыми прожилками, а местами слегка дымчатого оттенка.

Рядом с царственным «ати» можно увидеть прекрасное цветущее дерево «хоту»; пирамиду его блестящей листвы оживляет множество мелких белых цветов.

Почти вся долина поросла густым лесом, но, к своему удивлению, я обнаружил в ней очень мало деревьев, приносящих пользу островитянам; едва ли одно из сотни было среди них кокосовой пальмой или хлебным деревом.

Но и тут Тонои смог дать мне объяснение. Во время кровавых религиозных войн, возникших после обращения в христианство первого Помаре, военный отряд с Таити погубил («окольцевав» кору) целые рощи этих ценных деревьев. Потом они еще долго стояли на солнце сухие и безлистые — печальные памятники, олицетворявшие судьбу, которая постигла жителей долины.

Глава LVI МОСКИТЫ

В ночь после моего возвращения с охоты мы с Долговязым Духом вынуждены были, несмотря на доблестную защиту, покинуть дом из-за москитов.

Теперь следует рассказать широко распространенную среди туземцев легенду о том, каким образом эти насекомые появились на острове.

Несколько лет назад капитан китобойного судна, зашедшего в соседнюю бухту, имел столкновение с окрестными жителями и в конце концов обратился с жалобой в один из туземных судов. Не получив, однако, удовлетворения и сочтя себя обиженным, он решил достойно отомстить. Как-то ночью он свез на берег старую сгнившую бочку из-под пресной воды и оставил ее на заброшенном поле таро, где почва была теплая и влажная. Вот откуда и появились москиты.

Я сделал все возможное, чтобы выяснить фамилию этого человека, и считаю своим долгом увековечить ее для потомства. Его звали Колман, Натан Колман. Судно было приписано к Нантакету.[105]

Когда меня мучили москиты, я находил большое облегчение в том, что к слову Колман прибавлял еще одно и энергично произносил их вместе.

Доктор предложил прогуляться к берегу, где стоял длинный низкий полуразрушенный сарай, из конца в конец продуваемый сквозняком, который, по его мнению, мог спасти нас от москитов. Туда мы и направились.

Под этими развалинами мы обнаружили памятник давно прошедших времен. Несколько дней спустя мы его осмотрели с большим интересом. Это была старая полуистлевшая военная пирога. Она стояла, очевидно, на тех же грубых колодах, что служили подпорами, когда много лет назад ее выдалбливали, и, по всей вероятности, никогда не плавала.

Снаружи пирога первоначально была, по-видимому, окрашена в зеленый цвет, ныне местами превратившийся в темно-багровый. Нос заканчивался высоким тупым выступом, борта украшала резьба, а на корме сохранилось, по мнению Долговязого Духа, что-то вроде герба королевского дома Помаре. Эмблема действительно напоминала геральдическую — две акулы с соколиными когтями, вонзившимися в сучок, намеренно оставленный и торчавший наружу.

Пирога имела в длину около сорока футов, около двух в ширину и четыре в глубину. Верхняя часть бортов (состоявшая из узких досок, скрепленных шнурами из растительного волокна) во многих местах обвалилась и лежала, догнивая, на земле. Места для спанья все же было достаточно; мы прыгнули в пирогу — доктор на нос, а я на корму. Вскоре я уснул, а когда внезапно проснулся от вызванных неудобным положением судорог во всех суставах, то на мгновение подумал, что меня, должно быть, заживо запихали в гроб.

Засвидетельствовав свое почтение Долговязому Духу, я осведомился, как поживает он.

— Довольно плохо, — ответил доктор, беспокойно ворочаясь на всяком хламе, валявшемся на дне пироги. — Фу! Как воняют эти старые циновки!..

Некоторое время он продолжал что-то говорить в таком же возбужденном тоне, и я перестал отвечать, занявшись математическими размышлениями, чтобы поскорей уснуть. Но так как таблица умножения не помогала, я постарался представить себе туманную картину хаоса в виде какой-то скользящей жидкости, и только начал благодаря этому задремывать, как вдруг услышал отчетливое одинокое жужжание. Час моих мучений приближался. С характерным гудением москит, подобно маленькой меч-рыбе, ринулся в пирогу, а я из пироги.

Очутившись под открытым небом, я с удивлением увидел Долговязого Духа, который дико размахивал старым веслом. Он только что бесшумно сбежал от роя москитов, атаковавших его на носу.

Мы решили искать спасения в море и быстро спустили на воду маленькую рыбачью лодку, лежавшую поблизости на берегу; мы отгребли на порядочное расстояние и бросили за борт туземное приспособление, заменяющее якорь — тяжелый камень, привязанный к веревке из плетеной коры. С этой стороны острова окружающий его риф тянулся совсем близко от берега, и море между ними было тихое и очень мелкое.