Омут

Там, где 101-Олтертейн выбегала из города, на стоянке, в красноватом свете светофора, сгрудилось четыре-пять грузовиков. Словно буйволы у водоема. Я увидел склонившихся над ранним завтраком водителей и тонкобровую, с мордочкой мопса официантку, что стояла в дверях забегаловки с сигареткой во рту. С большим удовольствием я тоже остановился бы здесь, съел бы три яйца, немного поболтал бы с этими людьми, а потом отправился бы обратно, в мотель, и лег бы спать. На следующем перекрестке я резко повернул налево, и шины, раздираемые жалостью к самим себе, взвизгнули: уже так поздно, они так устали. Я произнес вслух, обращаясь к самому себе и к скулящим шинам: "Надо как-нибудь со всем этим справиться".

Мол в Куинто, оказывается, продолжал собой улицу, которая пересекала черную ленту шоссе. Внизу длинные белые волны лизали песок, плескались о сваи и заграждения, защищавшие мол. Я медленно вел машину, фары освещали белые перила, шедшие из одного конца мола до другого. У начала перил сгрудилось несколько маленьких построек: будка для хранения сетей, закусочная, магазинчик, где продавались сувенирные ракушки, разные инструменты для починки лодок, — все сейчас запертое и темное. Я остановил машину между постройками и морем, около туристского телескопа, в который любопытствующие могли глянуть за десять центов, и пошел вдоль берега. Ладонь ощущала влажную холодную поверхность отполированной рукоятки пистолета.

В ноздри все глубже проникал запах моря — запах водорослей, рыбы и неспокойной горькой воды. Запах заполнял мое сознание, или выплывал из недр памяти, словно он был в крови у всех в нашей семье. Поверхность океана медленно вздымалась и снова опадала, пока я шел по молу, и мрачные отблески ложились на доски настила. И весь мол, казалось, тоже вздымался и опадал, жесткий, скрипящий, подражая волнам-разрушителям, танцуя долгий и медленный танец своего разрушения. Я дошел до конца мола, но так никого и не увидел, и не услышал ничего, кроме своих шагов, скрипа балок и волн, плещущих о мол. В пятидесяти футах подо мной темнела вода. Самой ближней землей впереди были Гавайи. Я повернулся к Гавайям спиной и направился обратно.

Мэвис передумала, подвела меня. Последнее прощание с Мэвис, — так утверждала моя хладнокровная голова — ничего не значило. Мэвис и тогда была странной, держалась безответственно, на нее нельзя рассчитывать. Или намерения вдруг изменились, потому что обстоятельства изменились внезапно в ее пользу?.. Я медленно шел по настилу. "Слишком поздно, ты слишком стар, слишком устал".

Рассвет растекался по небу, над горами, как пролитое молоко. У подножия расположились улицы Куинто — паутина, усеянная огоньками.

Падающие звезды-грузовики, полные виски и содовой воды, из Сан-Франциско, Портленда и Сиеттла двигались на юг по 101-ой. Справа от меня дуга волнореза уходила в океан; на молу свет маяка то зажигался, то гас, и в его узком коридоре перемежались серые и зеленые полосы. А вдали за волнорезом в тихой гавани покачивались суда — высокой и низкой посадки, лебеди и гадкие утята, стрелой проносящиеся сторожевики и широкие рыболовецкие посудины, корабли для путешествий, и спасательные катера, и маленькие ялики, — все темные, не видимые, а скорее угадываемые. Лишь на двух "рыбаках" светились ранние огоньки.

Но нет горели огни и еще на одном судне: три ярких желтых окна резко контрастировали с темной низкой рубкой. Вытянутый корпус был выкрашен белоснежной краской. С расстояния в четверть мили яхта выглядела как маленький аккуратный крейсер. Килборн вполне мог выбрать его для путешествия.

Словно подчиняясь телепатической связи, огни погасли. Я напрягал зрение, словно пытаясь разглядеть, что происходило там, на борту за продолговатыми окошками. Просто глаз не мог отвести от "крейсера". Неизвестно откуда возникшая рука вдруг схватила меня за ногу. Я отскочил в сторону, выхватил пистолет.

Над дощатым настилом появилась голова. Светлые волосы выбивались из-под берета. Голос прошептал:

— Это я.

— Не надо играть со мной в прятки! — прорычал я: в одно мгновение она лишила меня присутствия духа. — Пуля сорок пятого калибра могла бы угодить в ад вместе с вашим телом.

Мэвис поднялась на мол, показалась мне целиком — стройная фигурка, свитер и брюки на темном фоне серой воды. Лицо все еще в движении — будто от долгого бега.

— О, хотела бы, чтобы с моим телом случилось что-нибудь подобное. — Мгновенно она приняла другую позу — показывающей себя манекенщицы. — Как, Арчер?

Я тут же соврал:

— Обойдемся без комплиментов. Вы очаровали меня лишь как источник моих доходов. — Очень хорошо, сэр. Но... Нам бы следовало сойти вниз. Отсюда нас могут увидеть.

Мэвис взяла меня за руку. Ее рука была холодной, как рыбья чешуя. Не отпуская меня, Мэвис двинулась по забранным в перила сходням к плещущей внизу воде. Мы спустились на покачивающуюся от волн деревянную приступку, где к ржавому железному кольцу была привязана маленькая лодка.

— Чья это?