Омут

Хотя октябрь и осенью считается,
Но я не верю, нет!
Весна в душе моей рождается,
И ей я шлю привет!

Таня захлопала в ладоши:

— Блестящий экспромт!

— Не смейтесь, — смутился Юрий. — И не думайте, что я легкомысленный человек. Я много думаю. Вы не поверите, мы со Славой даже трактатами обмениваемся.

— Трактатами?

— Да. По самым различным вопросам.

— Например?

— По самым разным — жизнь и ее смысл, смерть и бессмертие, кого можно считать хорошим человеком, самолюбие и самомнение, честолюбие и тщеславие…

— Остановитесь, Юра. И того, что вы перечислили, на полжизни обсуждать хватит. А когда же вы собираетесь претворять выводы в практику?

— Главное, установить истину. Послушайте, Таня! Вы очень серьезная девушка. Присоединяйтесь к нам, в спорах люди обогащаются.

— А вы горячо спорите?

— Непримиримо. Ведь Слава нигилист. И безумно увлекается. Иногда он просто отрицает все доброе. И даже жизнь, как таковую. Представьте себе, в одном трактате он написал: «С объективной ценностью жизни дело обстоит весьма скверно, и, во всяком случае, остается под большим сомнением, следует ли жизнь предпочесть небытию…»

— Это его мысль?

— Нет, это сказал Шопенгауэр, но Слава разделяет его самые парадоксальные мысли. Да он и сам парадоксальный человек.

— С такими людьми опасно состязаться.

— А вы возьмите тему, в которой у вас будет сильная позиция.

— Какую же?

— О любви и дружбе.

— Что вы! Я так мало знаю о любви. Нет, писать я не буду. Боюсь излагать незрелые мысли.

— Вот уж не думал, что вы испугаетесь.

— Что поделаешь, я трусиха.

— Вы не трусиха, Таня. Вы откровенный, скромный и умный человек.

— Такие похвалы больше к лицу мужчине.

— Ах, вы еще и кокетка! Что ж, послушайте и другие комплименты…

Но Юрий не успел их высказать. На аллее появилась Надя, в страхе мчавшаяся на велосипеде, над которым потеряла контроль. Пытаясь замедлить движение, она слишком резко нажала на тормозную педаль, не удержалась в седле и полетела с машины.

Спешивший за ней Слава притормозил рядом.

К счастью, все обошлось благополучно, и Надя уже поднималась, но выглядела довольно жалко и смешно, перепуганная и растерявшаяся. Юра с Таней расхохотались, Слава только улыбнулся, но Тане показалось, что улыбка его недобрая, даже злая.

В тот вечер она написала:

«Я все больше ощущаю на себе влияние Юры. Стоило ему сказать мне о парадоксальных суждениях Славы, и я уже увидела в его лице нечто злодейское. Бедный Слава! Я не должна быть такой впечатлительной…»

Потом оказалось, что впечатление не обмануло. Но это позже. А пока…

— Посмотрите! — восхищенно восклицала, оглядываясь вокруг, Таня. — Вот березка. Как она хороша! Она совсем золотая, кажется, ни один листик еще не опал, а рядом голые ветки соседних деревьев. Наверно, это ее верные друзья. Они приняли на себя первые холода и осенние ветры, их злые порывы, чтобы защитить березу. Какое счастье иметь таких друзей!

— Вот и готов трактат о дружбе! — сказал Юрий.

— Вы готовы к спору?

— Ни за что! Я полностью согласен с вами. У вас всегда будут верные друзья, Таня. Вы этого заслуживаете.

— А что скажете вы, пессимистический человек? — повернулась Таня, довольная собой, к Славе.

— Почему вы меня так назвали?

— Юра сказал…

— Ах, Юра сказал! — перебил он. — Вот и ответ на ваш трактах. Бойтесь данайцев, дары приносящих. Он меня выдал, хотя и считается другом.

— Да вы просто мизантроп. Юра не сказал ничего плохого. Он вовсе не хотел вас обидеть.

— И дорога в ад вымощена благими намерениями. Альзо шпрахт Заратустра, что по-русски значит — Заратустра врать не будет.

— Но это же слова Данте!

— Я знаю. Но по мысли они ближе Ницше.

— Мальчики! Таня! — взмолилась Надя. — Как вы скучны.

Слава развел руками:

— Я скучен, как и положено будущему инженеру. Это прозаическая профессия.

— Неправда! — возразила Надя. — Мой дядя инженер, а он весельчак и прекрасно поет, и играет на фортепьяно.

— Завидую вашему дядюшке. Но мне медведь наступил на ухо. Зато Юра тоже поет.

— Вы поете, Юра? — обрадованно удивилась Таня. — Спойте нам, пожалуйста.

Юрий в нерешительности посмотрел на приятеля.

— Зачем ты меня выдал?

— Я только рассчитался. Долг платежом красен.

— Не слушайте его, Юра! Мы вас просим, — присоединилась Надя.

— Ну, если вы настаиваете… Пеняйте на себя. Я не Шаляпин и не Собинов.

Строчки из дневника:

«Нет, никогда не забыть мне этой чудесной прогулки, этой аллеи, покрытой шуршащим под ногами золотом, этих пестрых веток, которые слегка шумели, точно исполняли им одним понятную симфонию, и конечно же пение Юры. Он пел романс „Гори, гори, моя звезда!“. Пел только для меня. Я видела, я чувствовала это».