Омут

— Экономика тут ни при чем. Просто любой буржуй, хоть старорежимный, хоть нэповский, противен русской душе.

— Что за мистическая концепция! — пошутил Воздвиженский.

— Это не мистика. Это реальность нашего национального характера. В Северо-Американских Штатах продавец газет мечтает выбиться в миллионеры. Американец очень доволен, когда девять человек едят хлеб, а один пирожные. По его мнению, это означает шанс для остальных. У нас все наоборот. Мы хотим, чтобы все ели тюрю. Русская душа утешается во всеобщем бедствии. Не знаю только, чего здесь больше, стойкости духа, чувства справедливости или элементарной зависти? Может быть, наживала противен только потому, что ему завидуют, но так или иначе он противен, и завистники, накинув тогу социальной борьбы, всегда его одолеют. Ведь их огромное большинство. У русского буржуя, дорогой мой, гораздо меньше шансов выжить, чем у американца стать миллионером.

— Вы произнесли свою речь очень убедительно.

— Да вы были подготовлены к ней. Вспомните собственные рассуждения о равенстве в страдании. Все мы одним миром мазаны. Все со славянофильским душком.

— Новая власть интернациональна.

— Да, мы охотно примеряем чужие кафтаны. Только во время примерки они у нас трещат на плечах…

— Вы, однако, не жалуете соотечественников.

Об этом распространяться Барановскому не хотелось.

— Я вообще придирчив к ближним. Наверно, даже в семье был бы неуживчив. Но бог миловал, я холостяк.

— Я тоже. Но иногда сожалею.

— Пустое. Нет смысла сожалеть о том, чего не имел.

В этот момент он увидел подходившую Софи.

И Воздвиженский увидел.

— Мне кажется, эта женщина выделяет вас.

— Она приятна.

— Вы тоже относитесь к ней не так, как к другим? По-моему, она достойна внимания.

— Мы к каждому относимся иначе, чем к другому.

Воздвиженский засмеялся:

— Прикрываетесь софистикой?

— Вы говорите обо мне? — спросила Софи, плохо уловившая последнюю фразу.

— Господин Воздвиженский расточал вам комплименты.

— К сожалению, меньше, чем хотелось.

— Благодарю вас.

Однако было видно, что она не склонна к галантному разговору.

— Сегодня был тяжелый день. Оперировали. Так хочется поскорее выпить горячего чаю и отдохнуть.

— Позвольте проводить вас? — предложил Барановский.

Получилось естественно.

Софи шла чуть поодаль от Барановского, как и положено идти со случайным попутчиком.

— Мы идем ко мне?

— Да. В булочную.

— Только не туда. Там мерзко. Все время ощущаешь чужую прожитую жизнь. Нет-нет. Лучше в мою келью.

Солнце еще не коснулось горизонта, но в городе его уже не было видно. Тени почти слились, однако дневная жара не ушла.

— Господи, как душно! Как я жду дождя! Очистительной грозы, ливневых потоков.

— Да, очень душно, — согласился Барановский, ощущая пот на плечах под толстовкой. — Но я не хотел бы дождя в ближайшие дни.

Она бросила вопросительный взгляд.

— Большой ливень может проникнуть и в подкоп. Дождей не было давно.

Он был прав, но ей по-прежнему смертельно хотелось дождя.

В маленьком саманном флигеле оказалось не так жарко.

— Вы в самом деле пьете в жару чай?

— Да. Будете пить? Я поставлю. У меня керосинка.

— Может быть, позже.

— Как хотите.

— Расскажите еще раз об этом нэпмане.

Софи изложила разговор с Шумовым, стараясь вспомнить каждое слово.

— Жаль, что я сам не видел его, — заметил Барановский.

— Вы не верите ему? — спросила Софи.

— Он сказал правду.

— Вы говорите так уверенно…

— Я знаю. Они действительно хотят везти деньги на пароходе в целях безопасности.

— Хороша тайна. О ней, кажется, уже весь город знает.

— Благодарю. От имени города.

— Простите. Я имела в виду Шумова. Но вы откуда?..

— А откуда сведения о ценностях?

— Наш человек в банке?

Барановский кивнул.

— И все-таки я неспокойна. Посудите сами. Вы, я, Шумов, наш человек, еще какой-то Самойлович… Не слишком ли много? Секрет Полишинеля…

— Не так много. Самойлович не знает.

Софи изумилась:

— Какой же смысл заинтересовывать Техника, если подтверждения не будет, вообще ничего не будет, кроме общих слов?

— Все будет, Соня, все будет. Положитесь на меня.

— Хорошо. Что я должна сказать Технику?

— Все, что сообщил нэпман.

— Все? — уточнила она.

— Да. Никаких искажений.

— Исполню.

— Вам не по душе эта игра?

Она хотела сказать, что по-прежнему опасается Шумова, но, может быть, подполковник знает больше, и не следует делиться интуицией и предположениями без доказательств! И она сказала только:

— Меня тяготит бездействие.

— Разве мы бездействуем?

— Я говорю о настоящих действиях. Вы ближе к центру, вы многое знаете, а я, как окопный солдат…

Он в самом деле знал больше, но новости были неутешительны, из центра приходили плохие вести, и Барановский решил смолчать.

— Надеюсь, вы не склонны к бунту, как некоторые солдаты в семнадцатом году?

— Нет.

— Вот и хорошо.

— А если… если опять поражение?

Барановский вспомнил, как говорила она с ним в Екатеринодаре, в двадцатом.

— Неужели вы ослабели духом, Софи?

— Нет. Не знаю…

— Что с вами?