Омут

– Родная кровь заговорила? Так у бабы Матрены поспрашивай. Или у Трофима. Он с дедом не разлей вода друзья были, если кто и знает что, так это он. А вот мельницу я помню.

– Как это? – опешил Денис. – Артем сказал, её в революцию разрушили.

– Больше слушай! В конце семидесятых это было. Дед-то последним мельником был, а как помер, так некому стало работать. Да и не нужно – тогда масштабы другие были.

– А как прадед умер? – решился Денис на самый главный вопрос и застыл, боясь даже дышать.

– Не помню, – папа вытащил вторую щуку и поинтересовался: – Ты за поплавком следить будешь? Или не на рыбалку пришел?

– А уехали почему? – не сдавался Денис.

– Вот почемучка-то, – усмехнулся папа. – Ладно, слушай. Я не помню, как умер мой дед, а про остальных мама не рассказывала – не до того ей было, ей надо было меня растить. Упоминала только что все Мельники в Речном наши родичи, а Власовы – из другой, побочной ветви. Почему-то она не общалась ни с кем из них. А уехала потому, что здесь для неё работы не нашлось, а в городе устроилась на ткацкую фабрику, и общежитие ей дали, и детский сад. Доволен?

Денис кивнул и все же решился уточнить:

– Значит, прадед не утонул?

– С дуба рухнул? – не выдержал отец. – Что за вопросы… Болел он. Чем – не знаю, мама не рассказывала. Кстати, раз уж тебе так интересна история рода, то радуйся, что старики еще живы. Есть пока, у кого спросить. Пользуйся. Ну и мне потом расскажешь. А то действительно, что-то мать ничего не говорила. Даже фотографии сожгла…

Денис расплылся в улыбке. Выходит, Артем врал! Ни один факт не подтвердился!

Настроение улучшилось, а когда они с отцом стали тягать щук чуть ли не наперегонки, все страхи забылись. Даже вой домового ночью показался дурным сном. Денис уже предвкушал возвращение. Как заявит Артему, что все его сказки не больше, чем выдумка. Нашел тоже чем пугать! Двадцать первый век на дворе, какие домовые? Какое колдовство?

– Тщ-щ-щ!

Артем обернулся на звук и замер: папа зажимал запястье, из которого ручьем текла темная кровь. В траве валялась недопотрошенная рыба.

– Дай платок, – велел отец и с помощью сына перетянул рану. – Собирайся. Порыбачили, называется.

Большой платок в черно-белую клеточку тут же покраснел. Денис трясущимися руками собирал снасти, уговаривая папу не ждать, а бежать к людям. Но тот не соглашался:

– Что я, маленький? Как будто в первый раз нож соскальзывает.

Денис закусил губу: так – в первый раз. И сейчас было очень, очень страшно.

– Пошли, – он покидал рыбу в пакет и заторопился к дому.

Баба Матрена охнула, увидев капающую с платка кровь. Развязала узел и ахнула еще раз. Папа попросил бинт и велел Денису вызвать такси:

– В травмпункт надо. Похоже, придется зашивать.

– И ничего не придется, – баба Матрена усадила раненого на стул, принесла миску с теплой водой и большой бутылек. Денис рассмотрел надпись: «Перекись водорода 3%».

– Руку давай!

Бело-розовая пена покрыла запястье, но её тут же смыла кровь, закапавшая в подставленную плошку.

– Говорю же, в травмпункт надо!

– Истечешь, пока до своего травмпункта доедешь! Сиди, кому сказала!

И, схватив раненого за руку, наклонилась низко-низко. Денису показалось, что он видит два рта: один – бледный, окруженный морщинами, и второй – на запястье. Рана словно смеялась, тянулась навстречу бабе Матрене, и чудилось, что из пореза вот-вот высунется язык, длинный и жадный. Денис даже зажмурился, чтобы не видеть. Но стоило «лишиться» зрения, как обострился слух. Похожий на шуршание бумаги шепот ввинтился в уши, он шел отовсюду, нарастал и вскоре заглушил остальные звуки. Чтобы избавиться от него, Денис распахнул глаза. Шум стих, остались лишь тихие слова:

– Уймись, руда непослушная. Уймись, запрись, в жилы вернись! Закрываю тебя на семью семь замков железных…

Баба Матрена шептала, и струйка крови истончалась, пока не превратилась в редкие капли. А потом исчезли и они. Плеснув на рану водой, старуха крепко перевязала запястье:

– До завтра руку не напрягай. Погоди-кось!

Она скрылась в доме, двигаясь слишком быстро для своего возраста, и через минуту вернулась с маленькой баночкой.

– Вот, мажь утром и вечером, тогда никакой дохтур не нужен будет! А теперь ступай в дом, поесть тебе надо. А ты, – повернулась к Денису, – возьми ножик и почисти рыбу, мне не до неё нынче. Завтра уху сварю.

Ослушаться Денис не посмел. Следующие два часа он воевал с уловом. Чешуя летела во все стороны, липла к рукам и лицу, но гордость не позволила уступить. Когда он принес бабе Матрене выпотрошенную и вычищенную рыбу, старуха довольно покивала, оценив работу:

– Не безрукий. В прадеда, видать!

– А вы его хорошо знали?

Денис сам от себя этого вопроса не ожидал. Но слово не воробей.

Баба Матрена пожевала губами и кивнула:

– Так отчего же не знать? Чай, вместе росли. Я, Трофим да Петр. Погодки…

– А отчего он умер?

– От болезни! – отрезала баба Матрена и быстро ушла в дом. Денис поежился: вдоль позвоночника словно холодными пальцами повели. Зябко. И что-то еще не давало покоя. Что-то очень важное, связанное и с прадедом, и с Матреной, и с Трофимом…