Омут. Книга первая. Хлад и Жарка

Место погрузилось во мрак. Тяжёлые ночные облака медленно плыли по своему обычному пути, чуть задевая крыши одиноко стоящих часовен, что выстраивали люди в каждом месте, где собирались жить. Теплота начала июня разбудила в траве разнообразных насекомых, что принялись наперебой жужжать и стрекотать, наполняя мёртвую ночную тишину звуками. Лес, что окружал собой Травиль жизнерадостным зелёным кольцом, теперь напоминал скалы с кричащими в пещерах ночными птицами и печальным воем шакалов. Вдали, почти из самого конца деревушки, слышался чей-то тревожный стонущий плачь, вырывавший из себя жуткие крики. Горькое рыдание разносилось по всей деревне и в домах, где его слышали, сразу тушился свет. От его жуткого воя хотелось укрыться одеялом с головой, лишь бы тот, кто плачет, не увидел тебя и твой страх. В конце концов, в призрачном свете луны, показалась костлявая, багровая фигура обнажённой женщины, что закрыв лицо руками, шаткой, неуклюжей походкой направлялась то к одному дому, то к другому, словно что-то для себя выискивая. Прекращая рыдать, женщина припадала головой к двери и прислушивалась к малейшему шуму, что мог создать спящий ребёнок. Не получая результат, Ведьма вновь принималась голосить и теперь было понятно, что минутами раннее в лесу кричал вовсе не шакал. Именно этот звук вырывался из горла Сыти, вышедшей из чащи в поисках младенца.

За неимением кожного покрова, Ведьма напоминала полуистлевший, оживший труп, с оголёнными частями скелета, видневшегося из-под красных мышц и сальных сухожилий. Высохшая голова с чёрными глазницами черепа и отверстиями вместо носа, на затылке имела седые, редкие волосы, склеенные друг с другом сквозистой слизью. Уже лишившись надежду, Сыть вышла из Травиля и остановилась, как собака водя остатками лица по воздуху. Наконец её взор встал прямо перед домом, что сдавала женщина. Расстояние от деревни в пятьсот метров не помешало Ведьме почуять находящегося в жилье малыша.

Скинув с себя одеяло по причине духоты, что напустил собой уже потухший очаг, дочь пекаря мирно спала на единственной в доме кровати. Или из-за того, что утомилась, или потому что всегда ожидала опасности в постороннем месте, она дремала в одежде, не сняв даже кожаных сапог, плотно обхватывающих ноги до колен. Теперь, в тусклых лучах луны, можно было дать описание дочке старика. Выглядела она не старше двадцати лет. Из-за густых вьющихся волос, чёрными пружинками заволокшие всю огромную подушку, облик девушки казался почти детским. На маленьком личике располагались довольно большие глаза и в обрамлении длинных чёрных ресничек, казалось они занимают большую половину лица своей обладательнице. И лишь маленький вздёрнутый носик, и миниатюрный треугольник пухлых губ, опять-таки спутывали сущий возраст красавицы. Брюнетка была не большого роста и будучи в сапогах на высокой подошве с шипованными протекторами, легко помещалась в кровать, сохраняя свободное место для своего ребёнка, что так и укутанным спал рядом с мамой. На девушке был чёрный, кожаный комбинезон с горловиной, закрывающей шею до самого подбородка и длинными рукавами, прилегающими к ладони. Узкую талию обхватывала чёрная широкая портупея с золотистой бляшкой посредине, имеющей фигуру солнца с раскидывающими от себя лучами.

Окутавшись до самого носа одеялом и шумно храпя, пекарь лежал поблизости от двери на уложенном в несколько раз брезенте, что взял с возницы. Хоть старик и был предупреждён местным обитателем об возможной опасности, по своей стариковской глупости, перед сном, он настежь раскрыл окно, изгоняя душный воздух из помещения.

А плачь безобразной старухи надвигался и становился всё душераздирающим, создавая мурашки даже на шкуре ослицы, что тревожно стала кричать и шевелить ушами. Вскоре, длинные липкие пальцы костлявых рук обхватили водоотлив окна. Перебирая перстами, руки ведьмы всё удлинялись и вытягивались, пока ладонями та не упёрлась в пол. Наконец, показав свою безобразную голову, Ведьма словно жирный червь, вытягиваясь, проползла по подоконнику, через стол, затащив за собой противную оконечность двухвостки. Комната наполнилась запахом побеспокоенной могилы. Приняв обычный свой размер и человеческую форму, по-прежнему неустойчивой поступью, Сыть приблизилась к кровати, где лежал ребёнок. Лицо её расплылось беззубой улыбкой, а синюшные вены на шее вздулись от волнительного момента. Сбрасывая на пол густые слюни, колдунья согнулась над ребёнком и по-матерински, аккуратно взяв его на руки, когтистым пальцем развернула уголок ткани на лице малыша.

Свет, ярким прожектором вырвавшийся из места, где по мнению Сыти должно быть лицо жертвы, выстрелил прямо в уродливую морду фурии. Взвизгнув раненой свиньёй, Сыть разжала костлявые пальцы и выронила малыша из рук. Закрыв глаза ладонями, потеряв ориентацию, Ведьма принялась метаться из стороны в сторону, налетая на стены.

–Жарка! Тварь уходит! -вскричал пекарь, по-молодецки прыгнув с импровизированной кровати на ноги.