Омут. Книга вторая. Углы

Под самый рассвет, когда я лежала в своей постели в полудреме, а Умник на кровати Линды, он вдруг признался, что еще со школы влюблен в Мередит. Сам не знает, за какие такие заслуги она удостоилась этой чести. Парень, пытаясь бороться со странным чувством, сдружился со мной и помогал делать пакости. А любовь или влюбленность – Мередит чуть ли не единственная девушка в Академии, кто не вздыхает по нему по ночам – осталась. Возможно, она интересна потому, что недоступна – сама по уши влюблена в Тима. А как гласит мудрость: запретный плод сладок.

Линду оставили в отделении для душевнобольных на неопределенное время. А кто-то взял да разболтал, будто мы с Умником встречаемся. Этот кто-то либо подслушал разговор Линды и Михаэля, либо моя соседка сболтнула сама. В любом случае, врагов, пусть и пассивных, у меня прибавилось. А парню хоть бы что, он наоборот рад, что теперь его не достают незнакомые номера. Наверное, тяжело жить с популярностью, как у суперзвезды.

В один из вечеров, когда Михаэль остался на ночь в моей комнате – пока не было соседки, он так поступал чуть ли не каждый вечер – я завела речь о директрисе. Кто она, что из себя представляет, какой способностью обладает? Не задавая никаких встречных вопросов, Умник ответил, что директриса наполовину русская, наполовину француженка. Например, официантка Аня Морозова ее племянница, правда, девушка абсолютно обычная, но больше живых русских родственников у нее нет. А еще у женщины есть племянник, который живет во Франции и у него такая же способность, что и у нее – создание мощного энергетического поля. Теперь-то понятно, почему остров никто и ничто не видит. Как человек в целом, она адекватная, но как некоторые здесь «не совсем» люди, со своими тараканами.

Так же я поинтересовалась как дела с картой замка, молодой человек ответил, что процесс идет медленно. Уточнила, как сейчас на пляже – там никаких действий. Возможно, те люди – он-то не знал, что женщина – моя мать, а мужчины – ее охранники – просто покинули остров. Маделин спокойно преподавала, правда, она улетала – на своем вертолете! – но вскоре вернулась. Быть может, у Натальи Викторовны просто возникли какие-то проблемы, и она, прекрасно зная, что я с острова никуда не денусь, преспокойно занялась их решением.

Я попросила узнать Михаэля, как вертолет вернулся обратно к мисс Розенберг, что он с успехом осуществил. Как я и думала, не обошлось без вмешательства Тима. Тот собственноручно вернул машину в амбар, так что про угон никто не узнал. Кстати, скорей всего, когда вертолет спокойно садился без моего участия, в кабине уже находился Тим. Выяснить точнее не удастся – мы с этим парнем так и не разговариваем. Более того, заприметив его издалека, я меняла свой путь, а если мы вдруг сталкивались, то я демонстративно проходила мимо. Знаю, это плохо и отчасти не справедливо, но по-иному нельзя было на тот момент.

Время от времени я заглядывала в “Chocolatte”, где мы весело болтали с Эмми. Я продолжала ходить на занятия по стрельбе из лука, фехтованию и на плавание. Линду выпустили, но переместили почти в противоположную башню. Мы еще долго с ней никак не пересекались. Однажды в марте я увидела, как она отходила от огромной доски объявлений. Моя бывшая соседка походила на зомби, с безразличным видом, как Аня Морозова. Михаэль невзначай напомнил о том, что заместитель декана моего факультета занимается промывкой мозгов у обычных людей. Возможно, срыв Линды был связан не только с Умником, но и с тем, что она стала обращать внимание на то, что пряталось под элегантной вуалью лжи.

До боли, как от сильного сжатия зубов, мне было жаль бывшую соседку. Быть человеком в мире, где за каждым углом может оказаться совсем «иной» тип, страшновато.

Но как гласила надпись на кольце Соломона: «Все проходит и это пройдет» – любимая фраза моей бабули. Я не видела ее чуть больше года, и боюсь, что стала забывать дорогие черты. Спасало то, что ее облик четко был отпечатан в моем сердце, и когда мне было очень плохо, я заглядывала в себя и вспоминала ее. Умные вещи, которые бабуля говорила, сам ее слегка хрипловатый голос, и сразу же становилось легче. Я уверена, что найду ее рано или поздно. Безусловно, лучше рано, чем поздно, но лучше поздно, чем никогда – уж простите за каламбур и возможные штампы в речи.

Из-за моего нетерпения дни казались длиннее, а время тягучее, как нуга. Но в одно утро случилось то, чего я не ожидала. Проснувшись на заре, я сладко потянулась после сна, протерла глаза. Повернулась в сторону соседней кровати и обнаружила сидящего на ней Франциска Ливьена. Только он как-то просвечивал что ли, отчего казалось, будто это приведение. Но это был он, личной персоной. С взволнованным видом, взъерошенными волосами и застывшим вопросом в глазах. Как давно я не видела его, даже не вспоминала тайком по вечерам. И все-таки это был именно Франциск, и он чего-то ждал.

9