Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги

И этот злой, свистящий шепот заставил волосы мои зашевелиться на голове.

Глава 4

Я вернулся в центр гостиной и принялся листать журнал «Искусство театра», который лежал на специальном столике. Вскоре появился и Марвелл с подносом, на котором позванивали чаша со льдом, бокалы, бутылки виски и содовой.

— Прости, старик, задержался. Экономка очень занята приготовлением сандвичей, не стала мне помогать. Ты предпочитаешь крепкий?

— Я сам налью себе, сколько надо, спасибо, — сказал я и налил в высокий бокал изрядно содовой.

Было еще рано, мои часы показывали начало шестого.

Марвелл наполнил свой маленький бокал чистым виски и в два глотка осушил его. Кадык его при этом трепыхнулся в горле, будто там яйцо застряло, а потом проскочило вниз.

— Слокумов нельзя назвать негостеприимными, — сказал автор пьесы мирового значения. Но они почти всегда опаздывают, организуя прием гостей. А когда те появляются, то и должны будут заботиться каждый сам о себе… Кэти сказала, что ты литературный агент?

— В некотором смысле, да. Я работаю для человека, который покупает идеи, темы, сюжеты, покупает, если считает, что из всего этого может получиться кинокартина. Тогда он пытается заинтересовать какого-нибудь режиссера и заключить договор с автором-звездой.

— Понятно. Могу ли я узнать имя этого джентльмена?

— Пока, очевидно, нет. Мне не дали разрешения упоминать его имя. Такое упоминание стоит денег. Вернее, оно повышает цену, — во всю импровизировал я, но не рискуя переиграть: я знавал примерно десятка два лиц, которые навострились в свое время играть подобным образом.

Марвелл откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу. Над спустившимися носками ноги его оказались бледными и безволосыми.

— Ты всерьез думаешь, что моя пьеса может быть использована для кино? Знаешь, я хотел сделать иную, более сложную, нешаблонно красивую вещицу. Свое смущение я постарался погрузить в бокале виски с содовой и ждал, пока оно там растворится, чтобы потом натянуть на лицо улыбчивое выражение.

— Я никогда не принимаю моментальных решений. Мне платят за то, чтобы я держал на мушке калифорнийские летние театры, это самое я и делаю. Вокруг полно молодых талантов. Во всяком случае, я должен увидеть всю твою пьесу целиком, прежде чем сделать какой-то вывод.

— Я заметил тебя сегодня днем в театре, — заметил Марвелл. — Кстати, что там произошло, — вся эта безобразная сцена с Кэти и ее парнем, а потом между Кэти и отцом?

— Понятия не имею. Я смотрел на сцену.

Марвелл поднялся, чтобы налить себе еще. Двигался он почему-то вдоль стен комнаты, словно пугливая лошадь.

— У девушки есть проблемы, — сообщил он мне через плечо. — Моего бедного, милого Джеймса положительно заездила женская часть его семьи. Менее ответственный человек просто удрал бы отсюда.

— Это еще почему?

— Они вытягивают из него все соки, их эмоции непереносимы, — Марвелл слабо улыбнулся, глядя куда-то поверх своего бокала. — Начала его мать, когда он был еще совсем маленьким мальчиком, и это продолжается много-много лет, а он даже и не подозревает, что им играют, и каждая в своих интересах. Теперь вот жена и дочь тоже… опустошают душу и нервные клетки этого милого человека. — Может быть, он осознал, что говорит лишнее, то, что не надо знать литературному агенту, и резко сменил пластинку:

— Я всегда недоумевал, почему его мать решила поселиться здесь, на таком голом откосе. Она могла жить где угодно, по своим средствам, понимаешь, где угодно. Но предпочла высохнуть здесь под этим жутким солнцем…

— Некоторым оно нравится, — заметил я. — Например, мне — урожденному калифорнийцу.

— Неужели ты можешь выносить эту жару, эту расстраивающую психику монотонность климата?

Монотонность климата и все такое я готов выносить. Вот монотонность фальши выносил я с большим трудом. Фальшивых друзей, фальшивых радуший, фальшивого творческого бескорыстия — тоже. Я объяснил англичанину, что в Южной Калифорнии бывает два сезона, жаркий и прохладный, будто в континентальном климате.

— О, совершенно, совершенно верно, — ответил Марвелл и наполнил свой бокал еще раз, пока я допивал не спеша остатки первого. Виски, казалось, никак на него не действует. Он был в возрасте Питера Пэна, бойкий на язык, вежливый и эксцентричный. Я понял, что Марвелл и впрямь был очень привязан к Джеймсу Слокуму, но все, что он говорил по этому поводу, преподносилось столь неопределенно, хоть и бойко, что я никак не мог ухватить суть или хотя бы определить, где она находится.

Я обрадовался, когда вошла в комнату Мод Слокум. Ее белозубая улыбка так и блестела, казалось, освещая сумрачную пещеру. Свои эмоции она оставила на веранде и вполне владела собой, хотя ее глаза смотрели словно сквозь меня и далеко за пределы гостиной.

— Здравствуй, Фрэнсис.

Тот привстал и снова плюхнулся на сиденье.

— Вы должны простить меня, мистер Арчер, я невнимательная хозяйка…

— Что вы, что вы, миссис Слокум.

На ней было привлекающее внимание платье в черную и белую полоску, узкое в талии и с глубоким вырезом наверху. Надо отдать должное: одевалась она со вкусом.