Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги

— Я так не думаю. Любой человек способен на самоубийство, при определенных условиях.

— Какие могли быть особые условия для самоубийства Фэблона?

— Он болтался уже на конце своей веревки.

— Вы имеете в виду в финансовом плане?

— И в любом другом.

Ему не пришлось объяснять мне смысл своих слов. Элла втащила в сферу нашего общения его жену. Та уже прошла следующую стадию своей деградации и находилась в новой стадии опьянения. Презрительный излом ее рта выражал последнюю степень тупой воинственности. Глаза застыли.

— Я знаю, где ты был. Ты был в ее постели, не так ли?

— Ты говоришь глупости. — Он пытался отстранить ее руками. — Между мной и Мариэттой ничего нет и никогда не было.

— Кроме тех пяти тысяч долларов, которые кое-чего стоят.

— Предполагается, что это будет заем. Я деталей еще не обговаривал. Почему ты не соглашаешься?

— Потому что мы никогда не получим их назад, так же как и другие деньги, которые ты одалживал ей. Это мои деньги, так же как и твои, запомни. Я работала в течение семи лет, чтобы ты получил степень. И что я от этого имею? Деньги приходят и уходят, а я их не вижу.

— Ты получаешь свою долю.

— Мариэтта получает больше, чем «свою долю».

— Это глупость. Ты хочешь, чтобы она разорилась? — Он смотрел то на меня, то на Эллу. Обмениваясь словами со своей женой, он как бы говорил со всеми нами. А теперь, когда его жена полностью дискредитировала себя, он сказал:

— Не думаешь ли, что тебе лучше пойти домой? Ты устроила вполне достаточно сцен для одного вечера.

Он схватил ее за руку. Она отпрянула от него, гримасничая, стремясь вновь вернуть состояние злобы.

Все еще отступая назад, она врезалась в зеркало. Обернувшись, она увидела в нем свое отражение. Оттуда, где я стоял, мне было видно ее лицо, искаженное алкоголем и злобой, в обрамлении распустившихся волос и с искорками страха в глазах.

— Я становлюсь старой и грузной, — произнесла она. — Я не могу даже позволить себе провести неделю в загородном санатории. Но ты позволяешь себе проигрывать наши деньги.

— Я не играл уже семь лет, и ты это знаешь.

Он резко обхватил ее и вывел наружу. Она путалась ногами, как боксер-тяжеловес в конце тяжелого раунда.

14

В доме Джемисонов горели огни, когда я проезжал мимо, и лишь одинокая лампа светилась в доме Мариэтты Фэблон. Было уже за полночь, не совсем удачное время для визитов. Но я отправился к Мариэтте. Тело ее утонувшего мужа, казалось, плавало где-то под покровом ночи.

Она долго не отвечала на мой стук. Потом открыла маленькое окошко в двери — «Иудино окошко» — и стала разглядывать меня через решетку. Она прокричала, заглушая порывы ветра:

— Чего вы хотите?

— Меня зовут Арчер…

Она резко прервала меня:

— Я вас помню. Чего вы хотите?

— Возможности серьезно поговорить с вами.

— Сегодня ночью я не могу говорить. Приходите завтра утром.

— Я думаю, нам следует поговорить сейчас. Вы тревожитесь за Джинни, так же и я.

— С чего вы взяли, что я тревожусь за нее?

— Доктор Сильвестр говорил об этом.

— Что еще он говорил обо мне?

— Я расскажу, если вы меня впустите.

— Очень хорошо. Прямо как у Пирама и Цирцеи, не так ли?

Это была элегантная попытка снова войти в свою роль. Я увидел, когда она впускала меня в освещенную гостиную, что у нее была плохая ночь. Последствия транквилизаторов все еще сказывались на ее глазах. Без корсета, в розовом шелковом халате ее стройная фигура казалась расплывшейся и обмякшей. На ее голове красовалась розовая шелковая шапочка, и под ней ее лицо казалось тоньше и старше.

— Не смотрите на меня сегодня. Я сейчас не в том состоянии.

Она провела меня к креслам. Хотя она включила лишь одну лампу, я мог рассмотреть все в комнате. Обитые гобеленом стулья и диван, ковер и занавеси были изрядно потрепаны.

Единственной новой вещью в комнате был розовый телефон.

Я уселся на один из шатающихся стульев. Она заставила меня пересесть на другой и взяла себе третий, около телефона.

— Почему вы так внезапно испугались за Джинни? — спросил я.

— Она пришла сегодня вечером домой. Он был с ней. Я близка со своей дочерью. По крайней мере, раньше была. И я почувствовала, что она не хочет ехать с ним, но она все же уезжала…

— Почему?

— Я этого не понимаю. — Она похлопывала руками по коленям. — Мне казалось, что она боится уезжать с ним и боится остаться без него.

— Уезжать куда?

— Они не говорят. Джинни обещала связаться со мной при случае.

— Как он отнесся к этому?

— Мартель? Он вел себя очень формально и отчужденно. Агрессивно вежливо. Он сожалел, что потревожил меня в столь поздний час, но они приняли внезапное решение выехать. — Она помолчала и обернула свое обеспокоенное, вопросительное лицо ко мне. — Вы действительно думаете, что за ним охотится французское правительство?

— Может быть, кто-нибудь и есть.

— Но вы не знаете кто…

— Нет еще. Я хочу спросить вас об одном имени, миссис Фэблон. Это Кетчел.

Я произнес его по буквам. Ее настороженные глаза расширились. Руки тревожно сомкнулись.

— Откуда вы узнали это имя?

— Мне его никто не произносил. Оно само возникло. Я вижу, оно знакомо вам?