Омут (СИ)

Старик смеялся и орал в такт чудовищным завываниям болота. Мне не было его видно, но судя по хлюпающим звукам, он, то ли прыгал, то ли танцевал от восторга, где-то совсем недалеко от меня. Не задумываясь о последствиях, я обхватил рукоять обеими руками и рванул от себя. Дыхание перехватило от невероятной боли, пронзившей все тело. Тут же последовал хлесткий удар по руке, и только что изъятый нож был выбит, отлетая в сторону. Старик бросился на меня с диким рычанием и сбил с ног, наваливаясь всем телом. Мы рухнули в зловонную жижу болота. Погружаясь в нее с головой, у меня перед глазами стояла лишь одна картина: серые лица Маши с Юлей, на которые ложатся крупные снежинки.

Его руки сомкнулись у меня на горле и сжались так сильно, насколько могли позволить старые, дряхлые мышцы. Сначала я пытался оторвать их от себя, но быстро понял, что теряю силы из-за кровотечения и недостатка кислорода, и решил действовать более радикально. Выбросив руки над собой и нащупав его морщинистое лицо, я вдавил большие пальцы во впалые глазницы. Пальцы с хрустом провалились внутрь черепа, увязая в мягкой плоти. Его хватка тут же ослабла. Воспользовавшись моментом, я вынырнул на поверхность и принялся жадно хватать воздух ртом. Не дожидаясь очередной атаки старика, я бросился на него, обхватив одной рукой шею, зажимая ее между плечом и предплечьем. Он сопротивлялся, стараясь скинуть меня со спины, но хватка была мертвой. Вскоре мой двойник бессильно рухнул на колени, слабо хрипя и агонизируя всем телом, а когда я уже перестал ощущать собственные руки, гудевшие от напряжения, он повалился в воду и затих. Я упал на него сверху, еще ощущая какое-то время редкие конвульсивные вздрагивания бездыханного тела. Через минуту исчезли и они.

Я бессильно распластался на мертвеце. Благо, глубина позволяла это сделать. Только передохнуть не получилось. Вопль болота достиг своего апогея, отовсюду были слышны вой, крики, вопли и стоны. Подо мной снова вздрогнуло тело старика и, в следующий миг, будто бы исчезло из-под меня. Я снова оказался под водой, но больше не ощущал дна. Оно попросту исчезло, как и в прошлый раз.

Я тонул, извиваясь в плотной, грязной воде и не мог нащупать ни поверхности, ни дна. Сопротивлялся до последнего, но рефлексы взяли свое. Со временем я перестал себя контролировать и сделал первый вдох, впуская в легкие воду. Затем еще один. И еще. Горела грудь, горел живот. Сознание покидало…

Спазм. Вода потоком полилась изо рта, не давая сделать вдох спасительного воздуха. Еще спазм. Хрустнуло сломанное ребро, я ощутил безумную боль. Глаза, казалось, сейчас вывалятся из орбит. Попробовал опереться на руки, но те меня совершенно не слушались. Еще спазм и новая порция извергающейся наружу грязной воды. Наконец долгожданный вдох и жуткая боль во всем теле.

Лишь окончательно прокашлявшись, заметил, как было холодно. Шел дождь вперемешку с крупными хлопьями снега. Меня трясло, и от этого рана болела еще сильнее. Я предпринял очередную одну попытку подняться. На этот раз получилось опереться на локоть. Огляделся. Сад. Полумрак. Не более чем в ста метрах от меня — двор. Я сразу его узнал. Собравшись с силами, очень медленно поднялся и, зажав рану ладонью, поплелся на ватных ногах к Гениному дому. Сильно кружилась голова. Жажда сводила с ума. Толкнув плечом калитку, ввалился во двор и, не удержавшись на ногах, тут же рухнул в грязь. Падая, зацепил висящее на заборе металлическое ведро, которое с сильным грохотом покатилось по двору. На веранде загорелся свет, и в проеме двери появилось испуганное лицо комбайнера. Уже понимая, что теряю сознание, я улыбнулся: «Как же я, должно быть, достал этого человека, если бы он только знал…»

Сквозь какую-то пелену тумана до меня доносилась завывающая серена. Скорая неслась на всех парах по давно не ремонтированной дороге, сильно подскакивала на многочисленных ямах и ухабах, доставляя тупую, ноющую боль. Я открыл глаза. На меня испуганно смотрел Гена, сидящий рядом и нервно грызущий ноготь на большом пальце. Заметив, что я пришел в сознание, он засуетился и позвал врача. Затем сочувственно улыбнулся, утвердительно качнул головой, прикрывая глаза, и тихо сказал:

— Ничего, Колюня, все будет пучком, ели-пали… — и положил свою тяжелую руку мне на голову.

С трудом разлепив засохшие губы, я шепотом спросил:

— Какой год?

— А? — не расслышав вопроса из-за сильной тряски, переспросил комбайнер и почти вплотную приблизил ухо к моему лицу.

— Год какой? — повторил я.

— А! Две тысячи девятый. Январь, — затем обращаясь то ли к врачу, то ли к водителю машины, громко спросил, — Какое сегодня число?

— Девятнадцатое, — ответил женский голос и затем уже раздраженно, — Не тревожьте пациента. Ему сейчас нельзя говорить.

— Девятнадцатое, — тихо повторил Гена, наклонившись надо мной, — Девятнадцатое января две тысячи девятого, — он захлопал глазами, ожидая от меня новых вопросов.

Но вопросов у меня больше не было. Январь девятого. Тот самый день, когда я решил изменить свое прошлое. Похоже, все встало на свои места. Навсегда.