ОН(А)

Он был молод, как утро. Он был стар, как море. Линии его рук хранили тысячи судеб, а глаза умели смотреть в самое сердце человеческое. С рассветом он отправлялся, куда ноги пойдут, чтобы узнать о мире ещё больше. А на закате прыгал с отвесной скалы среди прочих мальчишек и всегда сходил за своего. Дети иногда догадывались, что все не так просто: когда новый друг нырял особенно глубоко и слишком долго мог быть под водой, не дыша. Кто-то даже заметил однажды, как успокаивается океан под его рукой, и размечтался о таком же костяном браслете на запястье. А взрослые никогда ничего не замечали. Недосуг им смотреть со скалы в прибой…

Он говорил всем подряд, что зовут его Хель. Кто постарше – забывали тут же, мало ли у них других забот! Но дети запоминали. А еще знали, что браслет нужен, чтобы ветру господином быть да русалку звать. Когда берег пустел, Хельда приплывала затемно на песчаную отмель поболтать о жемчужинах и потанцевать по лунной дорожке. Хель рассказывал ей все, что узнал о земле нового за день. Она – про то, чем море прожило до заката. Сейчас их время учиться. И учить тех, кто умеет слушать. Дети – самые внимательные существа в мире. Вот и живут на кромке волшебства.

Тамерлан. История пятая.

Молодой месяц запрягал колесницу, лил ночь на серую степь. Ни шага, ни шороха, ни шелеста, ни шепота. Шатёр да гаснущий костёр под бесконечным небом… И двести тысяч спящих вкруг, и коней столько же – не подступишься!

А только снам нет преграды.

Неслышно отодвинулся полог, впуская Каньо. Человек под шкурой пошевелился, дёрнув калеченой ногой. И успокоился вмиг, когда тёплая ладонь легла на его щеку.

«Спи… Поутру дальняя дорога, последний переход»

Запела. Едва слышна была песня, но разгладились морщины на суровом обветренном лице воина, улыбка чуть тронула губы.

«Спи, мой Тамерлан, спи… Дойдёшь до края, и я с тобой. Не дрогнет рука, не собьётся стрела, покуда тетивой твоей буду. Обгонишь ветер, достанет силы. Построишь курган о великой победе, и будет слава твоя длинней вечности. Спи, мой Тамерлан»

Ледяной ветер ворвался в шатёр. Каньо знала: пора. Скоро проснутся дозорные от зачарованного сна. Обернулась к огромному волку. Засветились звезды по серому загривку, замерцали и в ее волосах следом. Шагнула, обняла шею зверя, рванулся тот прочь, пока солнце не встало, запрещая гулять по миру призракам.

Открыл глаза Тамерлан. И будто все ещё чувствовал тёплую руку на своей щеке. Приходила…

…Выступало в рассвет великое войско, а впереди всех шёл белогривый конь в золоченой узде. Мерно позвякивали монгольские стремена, качался в такт тяжелый колчан за спиной всадника. Привычно сурово вглядывался он вперёд, но на душе легко было и радостно.

Не отсрочить судьбы мольбами, не обогнать смерти на самом быстром скакуне. Тамерлан знал.

Но из этого похода он непременно вернётся с победой. Так сказала Каньо. Ему – жена, а Небыли – сестра родная.

Гертеншалль Северный Ветер. История шестая.

(для моего папы, которого тоже слушаются все на свете паруса)

Начало этой истории было сонно-рассветным, стелило под ноги мокрый туман, что пластался по корягам и дорожной пыли, прибиваемый солнечными брызгами к земле. Кое-где туману удалось отыскать тени за мшистыми выступами, и спрятаться в них. Ненадолго.

Люди же торопились во всю прыть человеческих ног – молодых и быстрых, старых и скрипучих. Спешили выбраться к голубой воде и большому кораблю. А оттуда – скорей бы домой!

Корабль тоже спешил. Тянул нетерпеливо канат, стонал мачтами, разминая смоленые бока по волнам, рвался на волю, туда, где только небо куполом от горизонта до горизонта и резвые касатки. Крепкая привязь держала надёжно, а не то давно бы сбежал корабль, не дожидаясь людей, и поминай, как звали! (В портах ходили меж кораблей разговоры об одном таком: якобы, порвал тот якорную цепь и навсегда обрёл свободу).

Впрочем, одного человека любил он во весь парус – того, кто крепче прочих держал руль, нутром чувствовал мели, умел заговаривать ветер и касаткой свистеть на закате. Люди звали его Гертеншалль Северный Ветер. Говорят (или врут, но корабль слышал так от матросов), была с ним история – мол, привёл торговое судно домой из самого сердца океана, с порванными в ошмётки парусами после страшной бури, и быстро оно шло – будто невидимые руки толкали к родному берегу. А сам Гертеншалль стоял у руля и пел диковинную песню. И дул ей в унисон ветер с севера, и само собой плыло разбитое судно к безопасному причалу.

Большому кораблю ещё не доводилось видеть больших бурь, а и то не беда с таким рулевым, как Гертеншалль. Впрочем, какая тут непогода? Всего-то три дня и три ночи обратного пути, по знакомой до мельчайшего течения воде. Так, прогулка.

Высокое солнце гладило тёплыми лучами корабельные мачты, а из-за деревьев уже неслись голоса людей – вернулись. Стало быть, кончено ожидание.