ОН. Дьявол

Она в последний раз засасывает головку в рот и медленно выпускает, позволяя члену выскользнуть. Облизывает губы от спермы и, не поднимая на меня взгляд, кладёт ладони на обнаженные бедра, а ноги подгибает под себя.

Ждёт.

Провожу большим пальцем по её распухшей нижней губе, даря единственную скупую ласку. Стискиваю зубы сильнее, чувствуя, как она поддаётся щекой к моей руке, притираясь и прижимаясь, но, чётко и сразу улавливая мои настроения, возвращается на исходную.

Она знает, что мне нравится… абсолютное повиновение.

– Умница. Придёшь в следующий раз.

Она всегда ждёт этих слов. Только их. Потому, что знает, если хоть раз не произнесу – мы больше не увидимся.

Я позволяю Пауле уйти. Сам иду в душ, быстро смывая с себя запах секса и ощущения прикосновений её рук.

Одеваюсь, надевая брюки, натягивая на чуть влажные плечи рубашку и неизменно наплечную портупею с пистолетом. Пиджак просто прихватываю с собой – сегодня мне предстоит парочка официальных встреч.

Но сначала я хочу понаблюдать за Уолтером и малышкой Аддерли, дабы понять, как много работы ещё предстоит проделать с ней в последние несколько недель.

Наивная. Она надеется, что папаша найдёт деньги и заберёт её; а может, на то, что сглупит братец и попробует забрать её у меня из рук.

Вот только я знаю, что это им не поможет.

Даже если младший Аддерли посмеет – получит дыру во лбу, а сам Бенни никогда не сможет предложить мне то, что уже пообещал покупатель его дочери.

Не всё в жизни можно оценивать деньгами – есть вещи куда поценнее и поважнее их.

***

Киваю Оскару, проходя мимо него, и спускаюсь в подвал.

Она не плачет. Это первое, на что я обращаю внимание, подходя к двери.

Не слышно раздражённого голоса Уолтера и ударов ремня в свисте. Тихо. Смею предположить, что малышка Аддерли ведёт себя подобающе, и губы сами собой складываются в довольную улыбку.

Тем не менее, знать о себе не даю.

В комнату не вхожу, предпочитая остаться в тени и понаблюдать за ними.

Прийти за тем, чтоб своим появлением нарушить воспитательный процесс – не моя цель. Я не хочу, чтобы она решила, что я здесь ради того, чтобы спасти её, и допустила оплошность; он непременно этим воспользуется.

Отполированные до блеска полы из твердой древесины сверкают даже в лучах приглушенного света над столом – единственным здесь предметом мебели.

Ни Уолтер, ни малышка Аддерли не подозревают, что я тут.

Глава 6.2

Приваливаюсь к стене и прислушиваюсь к звукам внутри комнаты, пытаясь понять, как скоро они закончат.

Если она заплачет, то я буду вынужден уйти. Ненавижу рыдания.

Некоторых мужчин это возбуждает, и я даже понимаю почему. Осознание факта, что ты управляешь чужими эмоциями и контролируешь женские слёзы, а, иногда, чью-то жизнь… это абсолютное удовольствие. Пьянящее. Словно летишь вниз на огромной скорости в костюме вингсьют2, когда ноги твердо стоят на земле, а под пальцами – сильная пульсация шейных вен на девичьем горле. Не считаю подобные вещи чем-то из ряда вон, но лично мне они не нравятся.

Я вообще не переношу громкие звуки – всхлипывания, стенания, сопли. Особенно крики. Они лишь многократно усиливают желание навредить ещё больше.

Иногда я задумываюсь: отец или сестра, кому из них я больше обязан своей зависимостью к тишине?

Она была молчалива. С самого детства мать таскала её по лучшим врачам пытаясь доказать, что её дочь не имеет никаких физических или психических отклонений и не страдает от этого. Просто она немного странная.

Я же наслаждался её обществом гораздо больше, нежели чьим-то другим. Она умела красиво молчать. В её молчании было так много…

Взгляд. Поворот головы. Полуулыбка.

Что-то ещё…

Почти неуловимое. Едва заметное…

Она казалась покорной…

Мёртвой хваткой силюсь удержать в памяти её лицо и имя – Оливия. Боюсь, что с годами это уйдёт, потеряется, сотрётся безвозвратно, останется сновидением, которое я буду вспоминать лишь изредка, если вообще смогу вспомнить. Словно она была когда-то – и нет. Время, сука, уносит всё, ускользая от моих безумных попыток поймать и вернуть…

Однако, мне ли не знать, что имелась ещё одна, не менее веская причина полюбить даже не тишину, а безмолвие.

Начиная лет с семи, отец вплотную занялся моим воспитанием и, когда я плакал, всякий раз он брался за нож, чтобы сделать неглубокую, но памятную зарубку на моих рёбрах. Таких шрамов по обеим сторонам осталась дюжина. Да, потребовалось двенадцать раз, чтобы я, наконец, усвоил – плач не средство достижения цели.

***

А ещё в детстве я научился бесшумно передвигаться. Пришлось. Оказалось, что оставаться незаметным порой – вообще лучший способ действий. Не выдавая своего присутствия, можно заметить неподдельные чужие эмоции и такие детали, которые, в противном случае, не увидишь; когда знаешь, что за тобой наблюдают, ведёшь себя иначе.

Прямо – здесь и сейчас все маски сброшены.