Он и Я

Крики, визги, хруст костей и брызги крови, которые долетают до меня — не пугают. Радости я, конечно, тоже не испытываю. Мне до звенящей пустоты безразлично. После того, как этот нелюдь измывался надо мной, во мне умерло всякое человеческое сострадание. Его мучения не трогают. И даже осознание того, что он умирает, оставляет равнодушной.

В голову лезет какая-то песня. Тихонько напеваю и жду.

Когда же все заканчивается, не спешу вставать. Лишь услышав шаги, поднимаю голову. Наблюдая за тем, как Гордей приседает рядом. Не прикасаясь, набрасывает мне на плечи какую-то легкую ткань. Заторможенно соображаю, что это простынь. Ежусь от неприятия, пока не улавливаю запах порошка.

— Болит что-нибудь? — не сразу осознаю, о чем спрашивает. Просто смотрю в его лицо и слушаю голос. Он весь в крови, но в то мгновение меня это ничуть не беспокоит. Я и сама в крови. — Кивни, чтобы я понял, что могу к тебе прикоснуться.

Подаю оговоренный знак, потому как сама этого очень сильно хочу.

Тарский шумно и прерывисто выдыхает. Касаясь моих сцепленных кистей, первым делом разъединяет пальцы и разводит мои руки в стороны. Я же машинально выпрямляю ноги.

Быстро пробежав взглядом по моему измученному обнаженному телу, яростно сжимает челюсти. Потом, будто от самого себя спрятав, стягивает концы простыни на груди и без промедления подхватывает меня на руки.

К выходу идем долго. Коридоры в этом доме кажутся лабиринтами.

— Не смотри. Не надо тебе, — единственное, что Тарский произносит по дороге.

И я снова подчиняюсь. Приподнимаю веки лишь на выходе из дома. Реагирую на короткую остановку. Замечаю Федора, Шульца, Януша, Элизу и сбоку от них уложенных на пол штабелями людей.

Испытываю неловкость, но провариться до жгучего стыда не приходится. Таир возобновляет движение и не останавливается до самой машины. На улицы темно и зябко, но колотить меня начинает не из-за холода. Ледяными волнами напряжение выходит.

— Не отпускай меня, — шепчу Гордею в шею.

И он садится на заднее сиденье вместе со мной. Держит на руках всю дорогу. Прижимает осторожно, но крепко. Без конца, будто неосознанно, гладит по спине. А я слушаю его сердцебиение и дыхание. Не могу сказать, что эти процессы рваные или слишком частые, но я их слышу, а это уже факт сверх нормы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Прости меня… — шепчу, когда ощущаю сонливость. Хочу сказать до того, как отключусь. Это важно именно сейчас. — Я не собиралась убегать. Тебя долго не было, и я хотела… Хотела просто прогуляться… Не думала, что так получится… Этот человек… Он подкараулил… И я… Я сразу испугалась… И я… Я нарушила твои планы…

Тарский говорил, что должен завершить какое-то дело. Вместо этого ему пришлось спасать меня из рук безумца.

— Ты скосила мне несколько лет жизни, но планы не нарушила, — хрипит приглушенно. — Ты их ускорила.

— Этот человек…

— Был последней точкой в этом городе.

[1] Шавка (жарг.) — доносчик.

[2] Крыса (жарг.) — тот, кто ворует у своих.

31

Я не твоя война, я же тебе нужна.

Проверила…

© Наргиз «Я не твоя»

Сплю, очевидно, недолго. Не больше пятнадцати минут. Вздрагиваю и разлепляю веки, когда автомобиль прекращает движение.

— Где мы? — спрашиваю, когда Тарский выбирается со мной из салона. — Чей это дом?

Территория мне незнакома, но волнения нет. С Гордеем я спокойна.

— Друзей.

В холле нас встречает высокая женщина в длинном темно-синем халате. Быстро окинув нас взглядом, никаких эмоций не выказывает, хотя я знаю, что мы оба в крови. Особенно, Тарский.

— Проходите сразу в кабинет, — говорит на немецком. — Я переоденусь и спущусь.

— Это врач? — шепчу, едва мелькает догадка.

— Да.

— Зачем? — начинаю беспокоиться. — Со мной все хорошо. Давай просто поедем домой…

Гордей молча вносит меня в помещение, которое по обстановке напоминает больничный кабинет, и опускает на высокую кушетку. Приходится ловить простынь, в которую завернута, чтобы не обнажиться. Вцепляюсь в ее края пальцами, сжимаю со всех сил. Судорожно и учащенно дышу. Лихорадочно бегаю глазами, пока не ловлю взгляд Тарского.

— Зачем? У меня ничего не болит!

Вру, конечно. Но совсем немного. Боль терпимая. Уверена, что справлюсь с ней.

— Нужно убедиться, что нет серьезных повреждений.

— Пожалуйста, нет… Я грязная… И… Не хочу, чтобы меня трогали…

— Карлу кровь не смущает. Это ее работа.

— Да, но… — не знаю, как выразить все, что чувствую. Эмоции сбились и застряли комом в горле. — Ты будешь присутствовать?

— Хочешь, чтобы я вышел?

Замираю, глядя на то, как высоко вздымается его грудь. Чувствую, что он тоже кипит. Вот-вот крышка взлетит и… Что тогда будет?

— Нет… Не знаю… — не могу решить. Смущаюсь, но отпускать Гордея не хочу. — Наверное… Лучше останься.