Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

…Келья батюшки находилась примерно в полукилометре от так называемой гостиницы, куда братия сходились для совместной молитвы, в субботу, на всенощное Бдение. Отслужат всенощную до утра под воскресение, причастятся, немного друг с другом побеседуют о духовном, потрапезничают и расходятся. В тот раз отец Мардарий пришел домой после службы в воскресение и чувствовал особое молитвенное состояние, душа его была несказанно утешена. Сел на коечку и начал молиться. Когда закончил, подумал, что несколько часов прошло, пора бы выйти в лес, на воздух. Вышел, смотрит, идет брат-пустынник из гостиницы.

– Отец Мардарий, ты не заболел?

– Не заболел, слава Богу, а что?

– Да мы несколько часов тебя ждем, а ты не приходишь, вот мы и решили тебя проведать, что с тобой случилось?

Прошла ровно неделя, а батюшка думал, что провел в молитве всего несколько часов.

«Я был в таком состоянии, когда мне не хотелось ничего, не хотелось отвлекаться», – делился со мной старец. Это меня потрясло. Я уже знал, что с ним такое бывало. Он мог пребывать вне времени. Во время такой молитвы его ум с невообразимой и непостижимой скоростью летел ввысь и прикасался к тому, что превосходит вещественную природу.

Еще помню, как батюшка скрывал свои «болячки». Его уже много времени мучила грыжа. Пошли с ним к матушкам-пустынницам на пасеку. Идем, а он шаг за шагом, вприпрыжку… и уже далеко впереди нас. Мы, молодые, не успеваем за ним, отстаем и только просим: «Батюшка, не торопись!» А дорога не близкая. От кельи спускаешься по горе, переходишь через Сухопач, потом выходишь на тропу, по которой пастухи гоняют скот. Та тропа была совсем узкой, на машине не проедешь. С одной стороны, скала, с другой – пропасть. Батюшка шел в таком темпе, что мы не могли его догнать. Как припустит… При этом он еще и наши ноши нес, чтобы нам легче было.

Когда мы пришли к матушкам, он бодренько себя чувствовал, как будто и перехода длинного не было. Чаем нас напоил, что-то рассказал, и, главное, всех утешил. Матушки всегда радовались, когда он к ним приходил. Все к нему тянулись, как пчелки к меду. Он мог человека размягчить, когда тот к Богу затвердеет.

…А как он ножки мыл!!! Ради того, чтобы батюшка помыл ножки, не то что в горы, вокруг земного шара трижды обежишь!!! Счастье к такому святому человеку попасть. Из него любовь прямо лилась.

Многие думали, что он постоянно был таким. Ничего подобного! Чем заботливее отец, тем строже. В нем были и твердость, и такая непреклонность. И так может взгреть! Отец Мардарий был всегда радостный и светлый в том, что направляло ко Господу, взыскательный и строгий – во всем, что не для Бога, тогда или замыкался, или мог «жару дать». Остерегался воли человеческой, его все склоняли «благословите вот так-то» или «я уже уезжаю, благословите». То есть просили благословения на свою волю, а не на волю Бога, которая открывалась через старца. Редко, кто говорил: «Как Вы благословите». А потом использовали и говорили, дескать, старец благословил так-то и так-то.

Как-то ко мне подошел один незнакомец и говорит:

– Вы советские монахи!!!

– Советские монахи? Да все наши отцы – пострадавшие, один отец Мардарий чего стоит! Все отцы пострадали от советской власти, но продолжали нести свой монашеский подвиг в пустыне. Они же наши мученики!

…В те годы я старался приезжать к старцу почаще, но не всегда получалось. Несколько лет подряд мы виделись примерно два раза в год. Батюшка всегда ждал меня, и я знал, что старец за меня молится. В последнюю нашу встречу в горах он сказал, что мы еще с ним увидимся. И вот мы встретились, но уже в Юрьеве. Какая радость была на его лице! За эти годы у меня многие были скорби. Но я уверен, что по его молитвам, я мог их преодолевать. И в том, что Господь вывел меня уже на такое, более высокое служение, думаю, помогли батюшкины молитвы. Они очень во многом мне помогли.

После нашей встречи в Задонске у меня открылось, можно сказать, «второе дыхание» покаянной жизни, появилась особенная тяга к молитве. И до этого я старался жить по заветам старца, но со временем притупилось мое стремление к подвижнической жизни тех лет, а в те молодые годы все было свежо, и я больше трудился, исповедовался у старца в пустыне. Когда же батюшка вернулся в Россию, я к нему приезжал и в Юрьево. И когда я уже здесь исповедовался у батюшки, ему стало очень тяжело. А у меня после исповеди как будто крылья выросли заново. Видно, мое состояние окаменелости, «замшелости», нерадения, которое обрелось в мирской суете, стало непомерной ношей для духоносного старца, который умеет глубоко заглянуть в душу, увидеть твое состояние, дать умные советы. Все это действительно очень повлияло на восстановление моей духовной жизни, активности в ней. Это были не только слова, но и внутреннее проникновение. Я опять начал усердствовать в исследовании страстей своих, борьбе с ними, в обретении добродетелей, в выполнении заповедей. И после этого стал дорожить каждым днем, каждой службой, старался вникать в каждое слово.