Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

В разговоре с игуменом нашей обители я предложил: «В Абхазии есть очень дивный старчик, отец Мардарий. Я его полюбил всем сердцем. У меня такой помысел, что, если будет на то воля Божья, то нужно перевести его к нам в обитель?» Он говорит: «Сергий, перевести, конечно, можно. Но если он пустынник и привык к отшельнической жизни, куда мы его переведем? Давай помолимся Божьей Матери. И если будет на то воля Божья, то он к нам переедет». Прошел месяц, и нам предложили в пятнадцати километрах от монастыря в заброшенной деревне место под скит. Мы решили, что это и есть воля Божья. Но без батюшкиного благословения строить пока не стали. Осенью я поехал на Кавказ и спросил: «Батюшка, благословите переезжать?» Он, помолившись, сказал так «Там монастырь, над ним Покров Божией Матери. Я с радостью туда перееду». Хорошо, что у меня был телефон, на него я и записал его следующие слова: «Да, благословляю, стройте скит. И как только построите, можете меня забирать. Там я приму схиму и с миром отойду в вечность».

Начали строить скит. Через год, когда он был построен, я поехал к батюшке. Он сказал: «Всё, слава Богу. Всё, слава Богу. Приезжайте за мной через месяц». Через месяц, когда я собирался уже выезжать в Абхазию, неожиданно узнал, что батюшка в тяжелом состоянии находится в Задонском монастыре в России. Я срочно поехал туда. Но сразу не мог с ним увидеться, так как он был в крайне тяжелом состоянии. Батюшку я увидел через две недели и сам убедился, что он чудом остался жив, и что Господь управляет оставить батюшку в Задонске. Мы с отцами нашей обители поняли, что по нашим грехам мы не заслужили приезда такого старца в наш монастырь.

К батюшке я приезжал еще раз семь-восемь, когда ему стало лучше. Спаси, Господи, его чистую душу! Какие достоинства хотелось отметить у старца? Это удивительное терпение, удивительное смирение и удивительная любовь к людям.

Что меня больше всего поражало в батюшке, это то, как он мужественно переносил болезнь, как смиренно принимал все, предлагаемое Богом. Он терпел сильные боли, но никогда не жаловался, не показывал этого. Известно, что батюшка не пользовался обезболивающими препаратами. Терпел и говорил: «Достойно по своим делам приемлю». Особенно замечательно, что он это принимал с благодарностью. И «Слава Богу» не сквозь зубы, а «Слава Богу» – на устах улыбка. Для меня это эталон в несении скорбей, если Господь мне попустит. Конечно, не таких, как у батюшки. Такие я не понесу.

Однажды при мне приехала к батюшке монахиня Серафима и спрашивает его: «Вы незрячий, наверное, тяжело здесь?» А он отвечает: «А ты знаешь, миленькая моя, – он всегда так говорил. – Так хорошо молиться. Ничего не отвлекает. Такая радость на сердце». Это было сказано так искренне, без всякой фальши и фарисейства, что я просто замер.

Мне казалось, что одно время у батюшки келейница была немножко строптива, и я однажды спросил у него: «Как у Вас отношения с келейницей?» И вот что он мне ответил: «Миленький мой, она сущий ангел! Как она меня терпит?! Боже милостивый! Какая она милостивая ко мне. Терпит меня нерадивого». Для меня это был хороший урок.

Про отца Мардария можно сказать, что у него были подвиги Антония Великого, а любовь – Серафима Саровского. Это мое твердое убеждение. Дар молитвы, дар прозорливости он скрывал, как мог. Однажды я его спросил наедине: «Почему Вы скрываете свои дары?» Он со вздохом ответил: «Сергий, от меня больше толка, когда я молюсь, нежели когда разговариваю». Потом узнали, что у батюшки была самодвижная умная молитва. Он никак этого не выказывал, внешне это никак не замечалось.

Как он относился к старцам? Часто вместо ответа на вопрос он переспрашивал: «А что по этому поводу говорит отец Кирилл (Павлов), или отец Николай (Гурьянов), или отец Иоанн (Крестьянкин)?» Батюшка старался не говорить «от себя», как Макарий Великий, а если и говорил, то с большой осторожностью. Практически никогда не говорил в категорической, утвердительной форме. А вот так «Хорошо бы было». И перечислял, что сделать. Когда проходило время, то получалось так, как говорил батюшка. Одному брату он сказал: «Хорошо бы тебе быть келейником у игумена, петь на клиросе. Бог даст, будешь и келейником, и клиросным». Так и случилось: этот брат сейчас и келейник, и регент.