Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове

«Иногда меня называют «отцом водородной бомбы», особенно в западной печати. Это не совсем правомерно, в действительности работа была коллективной, и многие люди внесли свой вклад…»

— Вы никогда не вели записей, дневников, относящихся к тем временам, когда вы работали вместе с Сахаровым?

— Нет, я абсолютно не способен к такого рода деятельности.

— Наверное, вам и не рекомендовалось это делать?

— Нет, просто это не в моем характере. Я очень жалею об этом, но ничего не могу поделать. Это мне не свойственно.

— Можете ли вы себе представить, что вы могли заняться в ту пору такой же «общественной» деятельностью, как Сахаров? Или вы не разделяли убеждения Андрея Дмитриевича, что это необходимо, что это правильно?

— Я не видел способа исправить положение в стране, ничего не мог предложить. Ясно было, например, что во многом мы отстаем от Запада. Ему же казалось, что он может что-то предложить. Теперь для нас очевидно, насколько это тяжело — отыскать способы не устранения, а хотя бы сокращения нашего отставания.

— Надо ли вас понимать так, что вы довольно скептически оцениваете общественную деятельность Сахарова?

— Нет, отчего же, к той части этой его деятельности, когда он боролся с явной несправедливостью, я отношусь с большим уважением…

— Вы имеете в виду его правозащитную деятельность?..

— Да. А некоторый мой скепсис относится к его идеям, касающимся экономических вопросов.

— Юлий Борисович, в августе 1973 г. вы подписали письмо сорока академиков, которое послужило сигналом для начала самой мощной кампании травли Сахарова. Мне рассказывали, что из всех сорока лишь две подписи удивили Андрея Дмитриевича — Ильи Михайловича Франка и ваша. Что побудило вас поставить свою подпись?

— Дело в том, что с некоторыми положениями, которые развивал Андрей Дмитриевич, в частности, касающимися характеристик социализма и капитализма, я был не согласен. Сейчас я сожалею о своей подписи: никакие наши разногласия, разумеется, не должны были меня побудить участвовать в этой акции. И, конечно, я не ожидал, что за этим письмом последует такая кампания травли.

— Не пытались ли вы как-то помочь Андрею Дмитриевичу, когда он был сослан в Горький?

— У меня были разговоры с Андроповым по этому поводу — в ту пору он был председателем КГБ. Я пытался убедить его облегчить положение Сахарова. К сожалению, он мне отказал, не вдаваясь при этом в подробное обоснование отказа.

— Вы не поднимали вопрос о возвращении Сахарова в Москву?

— Нет. Я понимал, что это безнадежно.

— У вас были какие-либо контакты с Сахаровым в этот период?

— Нет. Переписываться с ним я не мог — меня бы привлекли за это к ответственности. Так что он так и не узнал, что я ходил к Андропову.

— На панихиде в ФИАНе вы сказали, что вы в последний раз беседовали с ним примерно за две недели до его кончины и между вами вышел спор. О чем он был?

— Спор был на тему, которая широко сейчас обсуждается. Он доказывал мне, что если мы сейчас объявим мораторий на ядерные испытания и продержимся достаточно долго, то в конце концов американцы вынуждены будут к нему присоединиться. Я убеждал его, что это ничего, кроме вреда, не принесет. У них ведь позиция совершенно четкая: пока ядерное оружие существует, испытания должны идти. Они явно лукавят при этом: дескать, ядерное оружие слишком сложная вещь, можно не уследить за мелкими изменениями технологии и в результате может случиться отказ, или произойдет какая-то порча в процессе хранения; в общем-то, все это правильно, но они ведь проводят испытания не только из-за этого — они со всей своей энергией ищут новые пути развития ядерного оружия. А если такой научный авторитет, как Андрей Дмитриевич, считает, что обходиться без испытаний можно, то такая позиция способна принести вред.

— Когда мы беседовали три года назад и разговор зашел о моратории на ядерные испытания, Андрей Дмитриевич довольно равнодушно высказывался об идее моратория — сказал, что никакой особой роли этот мораторий не играет…

— Вот видите, значит, произошла эволюция взглядов.

— Да, три года назад он считал подземные взрывы экологически чистыми, а сейчас сделалось ясно, что это не так…

Из интервью Сахарова «Литературной газете» (январь 1987 г.):