Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове

Несколько слов о том, как письма оказались в Бостоне. Проведя неделю в Москве, Елена Георгиевна в начале декабря улетела в США. Улетела практически «налегке» — в смысле писем, документов, так как они с Андреем Дмитриевичем имели основания ожидать любой провокации, обыска, с целью сорвать ее поездку. Это могло случиться и по дороге из Горького в Москву, и в Шереметьево. Печальный опыт такого рода у них был немалый. И вот утром в день отлета она написала мне на бумажке: «Мы с Андреем Дмитриевичем не понимаем, куда девались документы, переданные с физиками. Если сможешь, выясни». Я спросил Е. Л. Фейнберга и через несколько дней он мне все отдал. Это был туго набитый конверт обычного формата, получив который, я сразу же поехал к Марии Гавриловне и по дороге в метро стал это читать.

В конверте были копии двух писем А. П. Александрову[36], было «Обращение» А. Д. в связи с планами новой голодовки и выхода из Академии, кардиограммы Елены Георгиевны, письма детям, предисловие А. Д. к книге «Воспоминания».

Два раза за годы ссылки Сахарова я испытал подобное чувство — когда мозг не выдерживает. Первый раз, когда в начале июня 1984 года услышал по радио о смерти Андрея Дмитриевича. И вот теперь в метро: почти год лежали без движения документы, каждая строка которых — это крик, который должен был быть услышан. «Не понимаю», — сказала Мария Гавриловна. «Не понимаю. Не понимаю», — повторяла несколькими днями позже Софья Васильевна Каллистратова. «Я тоже не понимаю», — ответил я. Обе они догадывались, откуда у меня эти документы, хотя я, соблюдая данное слово, ничего не говорил. Они тоже ничего не произносили, не желая никого подводить. Но разум отказывался понять случившееся. Ведь никто не требовал личной жертвы, пресс-конференции вроде той, что в мае 1984 г. дала Ира Кристи. Но разве нельзя было «тихо», пусть для безопасности не сразу после возвращения Линде и Чернавского из Горького, выполнить просьбу А. Д., или иначе: найти способ пустить копии письма Александрову и других документов в самиздат?

Отправку пакета за рубеж в конечном счете осуществили Наум Натанович и Инна Мейманы. Трудность была в том, что я не мог обратиться непосредственно к ним, так как Евгений Львович просил, чтобы никакого, даже малейшего намека не было, что документы получены через ФИАН. Но, слава Богу, есть надежные люди — спасибо Лене Копелевой и Гале Евтушенко, — и проблема передачи писем Мейманам была решена. В феврале 1986 г. они были напечатаны в США. К сожалению, это было уже «после драки».

Но и не совсем «после», потому что ситуация «черной дыры» продолжалась (с небольшими послаблениями) и те полгода, что Сахаров жил один, и после того, как 4 июня Елена Георгиевна вернулась в Горький — вплоть до декабря 1986 года.

Ну а в декабре 1985-го все было еще очень напряженно.

29 декабря у меня на полгода отключили телефон. Ранее, 12 декабря, перестал работать телефон у М. Г. Петренко-Подъяпольской. Как мне разъяснил заместитель начальника Московской городской телефонной сети, телефон отключен за нарушение пункта «Правил пользования», запрещающего «использование телефонной связи в целях, противоречащих государственным интересам и общественному порядку». До этого я даже не знал, что есть такой пункт. Правила и пункты здесь, конечно, ни при чем. Это было чье-то чисто волевое решение — и в отношении меня, и в отношении Марии Гавриловны. Я пожаловался тогда М. С. Горбачеву, но это не ускорило включения телефона, который снова заработал ровно через полгода, 1 июля 1986 г. Зачем все это было нужно, можно только гадать.

5–5. Письмо М. С. Горбачеву

После голодовки 1985 года физики посетили Сахарова четыре раза (см. список поездок в Приложении IV). Последний визит — 21 мая 1986 г., в день 65-летия Андрея Дмитриевича. Тогда к нему приехали В. Я. Файнберг и А. А. Цейтлин, оба специалисты высокого класса по квантовой теории поля и теории струн. Владимир Яковлевич (см. его статью) вывез из Горького копию письма Сахарова Горбачеву (см. в [15, 21] и в приложении к репринтному изданию «Сахаровского сборника» [19]). В начале июня я передал это письмо Елене Георгиевне (которая два дня провела в Москве на пути из США в Горький), а она отправила его за рубеж. Все это делалось «тихо», с соблюдением условий строжайшей конспирации.

А. Д. Сахаров: «В феврале я написал один из самых важных своих документов — письмо на имя М. С. Горбачева с призывом об освобождении узников совести. Толчком явилось интервью Горбачева французской коммунистической газете „Юманите“, опубликованное 8 февраля… Горбачев заявил, что в СССР нет политических заключенных и нет преследований за убеждения…