Читаем Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера) полностью

Как я понимаю, этот авантюристический поворот стал предметом настойчивых размышлений А.Д. Они и привели его к альтернативе, в основе которой лежала идея конвергенции. Тетради с ее изложением стали распространяться по рукам, вызывая споры, надежды и скептицизм — ведь было хорошо известно, что "интересы буржуазии и пролетариата непримиримы".

Мое впечатление, что дерзкий демарш А.Д. привлек к нему — и навсегда — сердца многих. Но советская академическая среда была слишком асоциальна, чтобы А.Д. мог приобрести в ней соратников. Он остался одиноким. Тем более это было верно в отношении его военно-промышленных коллег. Обычной защитной реакцией, сопутствующей привилегиям военно-индустриальной карьеры, был политический цинизм, отбрасывающий мысль о назначении и цене оружия за пределы видимости. Свобода суждений, тем более уход из военно-промышленной элиты, были не только житейски рискованны, но временами и самоубийственны. Прозрение и мысль о будущем были библейским подвигом. Поэтому так понятно, что А.Д. часто называют святым.

Но этот эпитет не вполне объясняет его роль и поведение. Святых, людей высокой нравственности, ужаснувшихся развитию событий и порвавших с совершенствованием орудий убийства, я уверен, было гораздо больше, чем мы знаем. И это были неглупые люди, несомненно не чуждые социальных идей. Но они были не только одиноки, их протестующий голос терялся, а чаще насильственно обрывался в нравственной пустыне, в которую была превращена страна. Так и протест А.Д. мог бы остаться неуслышанным. Тогда физика стала бы для него убежищем, как это было для многих его коллег старшего поколения.

Но А.Д. понял, что на дворе иное время. Я думаю, правильней даже сказать, что своим поведением он сам создал это "иное время". При уникальности положения А.Д. в стране, иное время давало надежду быть услышанным, в отличие от попыток тех безвестных праведников, у кого было одно только опальное мужество говорить правду. Для человека, воспитанного в нравственных традициях, это не оставляло выбора.

А.Д. вступил во вторую половину своей жизни, в которой его ненавязчивый героизм и самопожертвование были попыткой спасти страну, гибельно упоенную своим всемогуществом и видением голубой планеты в красном зареве всепобеждающего коммунизма. Этот последний и остался преградой между А.Д. и его призванием.

Значит ли это, что научные идеи А.Д. погибнут? Идеи не горят. Кто-то, более счастливый и более свободный в выборе своего пути, продолжит их и, как я уже писал в британском «Nature», имя А.Д. в истории физики станет рядом с именами Ньютона и Эйнштейна.

Читатель должен извинить меня за то, что выше я невольно вовлек его в обсуждение физической проблемы. Но А.Д. был ученым, и, с моей точки зрения, именно в этом качестве он сделал свой главный и незабываемый вклад в историю, ценность которого только возрастает от того, что он был и высоконравственным человеком.

Один из моих друзей спросил А.Д. во время его визита в Стэнфорд, почему он не побудет в Штатах хотя бы полгода-год, чтобы поработать и отдохнуть. А.Д. ответил: "Сейчас мое место там!"

Каковы же были отчаяние и боль, которые А.Д., с его верой и оптимизмом, испытывал, видя развитие событий! Не только бюрократия, но и энергичная молодежь, и народ, столь свободолюбивый на Новом Арбате, не ответили на его призыв к демократическому давлению на Съезд народных депутатов. Съезд, в обстановке спада перестроечных настроений, повернул страну назад к проклятым пятилеткам, к катастрофе, о которой А.Д. только что предупреждал!

Трагический символизм кончины А.Д. и ее возможные трагические последствия пока еще трудно осмыслить, а, возможно, и нельзя осмыслить, не зная событий, которые произойдут завтра.

Эдвард Теллер

Сахаров- оптимист

Когда Горбачев приступил к своим великим преобразованиям, то для всего цивилизованного мира это оказалось полной неожиданностью. Строились всевозможные домыслы относительно того, что побудило его к столь радикальным решениям. Я убежден, что причин тут было множество, но что ключевую роль здесь сыграла деятельность Андрея Сахарова.

Андрей Сахаров внес огромный вклад в мировую науку и в военную мощь Советского Союза. Но замечателен Сахаров был не только этим: когда действия Советского правительства нарушали права граждан и угрожали миру, он использовал свой огромный авторитет для того, чтобы этому противодействовать. Андрей Сахаров обладал чрезвычайной силой характера и величайшим мужеством.

Решение вернуть Сахарова из Горького в Москву было для меня первым неожиданным поступком Горбачева. Среди советских диссидентов Сахаров, конечно, занимал особое место. Но в данном случае, я думаю, Горбачевым двигало чувство личного уважения к Сахарову, а не политический расчет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное